Великая надежда
Шрифт:
Эллен замерла на месте и заглянула ей в лицо. Она была не уверена — не сон ли это. Она провела рукой по глазам. Продавщица стояла прямо перед ней.
— Уходи! Ты что, не слышишь? Скажи спасибо, что я тебе позволяю уйти. — Она перешла на крик.
Посетители не шевелились. Эллен обвела их взглядом в поисках поддержки. В этот миг все увидели звезду у нее на пальто. Кое-кто зло хохотнул. У кого-то блуждала на губах сочувственная усмешка. Никто не пришел на помощь.
— Если он стоит дороже… — в третий раз начала Эллен. У нее дрожали губы.
— Он стоит дороже, — сказал один из посетителей.
Эллен
— Нет, — сказала Эллен, — спасибо, не надо!
Продавщица схватила ее за воротник. Кто-то распахнул стеклянную дверь. В неярко освещенной витрине стоял торт. Воплощение мира и покоя.
Звезда пылала, как огонь. Она прожгла синее матросское пальто, и кровь застучала у Эллен в висках. Значит, надо было выбирать. Выбирать между звездой и всем остальным.
Раньше Эллен завидовала детям со звездой, Герберту, Курту и Леону, всем своим друзьям, она не понимала их страха, но теперь ее затылок помнил жесткие пальцы продавщицы. С тех пор как вошло в силу постановление, она боролась за звезду, но теперь эта звезда, как расплавленный металл, прожгла ей пальто и платье до самой кожи.
А что она скажет Георгу?
Сегодня у Георга был день рождения. Стол был раздвинут во всю длину и накрыт большой светлой скатертью. Скатерть была цвета яблоневых лепестков. Дама, которая жила в каморке у кухни, одолжила эту скатерть Георгу на день рождения.
Георгу показалось странно, что ему что-то одолжили на день рождения. Одолжили. Эта мысль его преследовала. Он неподвижно застыл в одиночестве на почетном месте в ожидании гостей, ему было холодно.
Кровать, на которой они с отцом спали, была придвинута вплотную к стене, чтобы выгадать место. И все равно танцевать было негде — а Биби хотелось, чтобы были танцы. Георг нахмурил брови и положил руки на стол. Ему было грустно, что он не может предложить гостям все, что им хочется. Большая черная коврижка неуклюже стояла среди чашек, словно чашки, не спросясь, хочет она того или нет, выбрали ее королевой. Чашки заблуждались: она была не шоколадная. Просто черная коврижка.
Георг сидел, не шелохнувшись. Как нелепо, что он радовался, предвкушая этот день. Так же нелепо, как радовались пятнадцать лет назад его родители, когда из светлой больницы в сумерках несли его на руках по улице. Георг был рад, что родился. Но никогда еще он не радовался этому так, как в этом году.
Уже несколько недель шли разговоры о том, как бы им отпраздновать его день рождения; уже несколько недель они строили планы и без конца все обсуждали.
Для пущей торжественности отец дал ему на этот день поносить свой темно-серый костюм. В брюки был продет узкий кожаный ремень. Пиджак был широкий, двубортный, отцовские плечи невозмутимо ниспадали с плеч Георга. Если бы только не звезда, не большая желтая звезда на этом нарядном пиджаке!
Она отравляла Георгу всю радость.
Звезда была цвета солнца. Любимое солнце, сияющее светило детских лет — теперь оно было разоблачено! Если зажмурить глаза, вокруг него возникали
Георг с досадой прикрыл звезду рукой, потом убрал руку. Из притихшего двора сквозь блеклые стекла протянулись туманные полосы и попытались окутать звезду. Тайная полиция запретила окутывать звезду. Сумерки становились наказуемыми, да и луна тоже становилась наказуемой, когда проливала на затемненный город свой насмешливый свет.
Георг вздохнул. Уже послышались голоса гостей. Он вскочил и, обогнув стол, побежал навстречу.
— Вы все здесь?
— Кроме Эллен.
— Может, она больше не придет!
— Может, она больше не хочет приходить.
— Может, с нами дружить нехорошо.
— Вряд ли, — задумчиво сказал Георг. Туманные полосы по-прежнему тянулись сквозь оконные стекла. И по-прежнему стояла посреди стола унылая черная коврижка. — Погоди, — сказал ей Георг, — скоро придет твой жених. Твой жених — бело-розовый тортик. Сердечно поздравляю! Скоро ты уже не будешь чувствовать себя такой одинокой, моя милая!
Коврижка молчала.
— Его принесет Эллен, — упрямо сказал Георг. — Эллен точно его принесет. Знаешь ли, Эллен не обязана носить звезду! Она отворит стеклянную дверь и положит на прилавок деньги. Она скажет: «Торт мне, пожалуйста!» — и ей дадут торт. Так и будет. Говорю тебе, так оно и будет. Если не носить звезды, можно получить все, что хочешь!
Биби засмеялась, но смех прозвучал ненатурально. Остальные расселись вокруг стола и безуспешно попытались завязать беседу в том тихом и безучастном тоне, в каком беседуют взрослые. Как будто они не слышали плача из соседней комнаты и как будто им не было страшно. В соседней комнате кто-то плакал, должно быть, тот молодой человек, которого сюда недавно переселили.
Георг поднялся с места, подтянул ремень и широко и неуверенно выложил руки на скатерть. Он закашлялся и отпил глоток воды. Он хотел сказать речь, и чтобы эта речь прозвучала празднично. Он хотел сказать: я очень благодарен вам, что вы пришли, и для меня это большая радость. Спасибо Биби, и Ханне, и Рут за три шелковых носовых платка, они мне в самом деле очень пригодятся. И спасибо Курту и Леону за кожаный кисет, он мне очень кстати. Когда война кончится, я как-нибудь достану его из кармана, и мы раскурим трубку мира. Спасибо Герберту за красный мяч для водного поло — теперь он принадлежит всем нам. Будущим летом мы опять будем играть в мяч.
Вот что хотел сказать Георг. Поэтому он встал и положил обе руки на скатерть. Поэтому он неустанно барабанил пальцами по краю стола. Он хотел привлечь к себе внимание.
Дети уже давно притихли, но незнакомый молодой человек по соседству не умолкал. Из-за его плача слова угасли у Георга на устах, как угасают одна за другой спички на сквозняке.
Георг хотел произнести длинную речь. Он хотел сказать все, что полагается, но вместо этого произнес только: — Там кто-то плачет! — и снова сел. — Вот именно, кто-то плачет, — ворчливо повторил Курт. На пол упала ложка. Биби нырнула под стол и подняла ее. — Курам на смех, — сказал Герберт, — и чего он плачет? Из-за ничего, просто так!