Великая надежда
Шрифт:
— Звезда означает смерть.
— Откуда ты это знаешь, Биби?
— Родители думали, что я уже сплю.
— Может быть, ты не так поняла, — прошептала Эллен, — может, они думали, что смерть означает звезду?
— Не давайте сбить себя с толку, — спокойно сказала Анна, — вот все, что я могу вам посоветовать: идите за звездой! Не спрашивайте взрослых, они вас только запутают, как Ирод хотел запутать трех волхвов. Спрашивайте самих себя, спрашивайте вашего ангела.
— Звезда, — крикнула Эллен, и щеки у нее разгорелись. — Звезда мудрецов, я же знала!
— Пожалейте тайную
Юлия встала и зябко задернула шторы: — Как темно стало!
— Тем лучше, — сказала Айна.
Великая игра
Мария уронила сверток, а Иосиф легонько толкнул Ангела в бок. Ангел повернул голову и беспомощно улыбнулся трем святым царям-волхвам, которые сидели рядышком на большом ящике, переодетые бродягами. Три святых царя-волхва поджали под себя ноги; глаза, горевшие на их бледных угрюмых лицах, не отрывались от дверей. В двери звонили.
Ангел утратил все свое превосходство. Тот самый Ангел, который совсем недавно с тихим ликованием в срывающемся мальчишеском голосе просил их: «Сбросьте ваши плащи!» — в доказательство тому, что они — ищущие и пришли издалека, и что они принесли дары, и что тела свои под грязными лохмотьями перевили серебряными елочными цепями, что они… они…
Но времени больше не оставалось. Прозвенел звонок.
И вот теперь, в сгущающихся сумерках, они обхватили колени руками, они застыли в ожесточении и неподвижности, они по-прежнему терзаются все тою же ужасной неопределенностью — и не все ли равно, волхвы мы или ничто. И оказалось, что плащи сбросить было нельзя, потому что им было страшно, до сих пор страшно. Они могли выдать себя малейшим движением. Их вина состояла в том, что они родились на свет, у них был страх, что их убьют, и надежда, что их полюбят, что они станут царями. Ради этой надежды, наверно, и становятся гонимыми.
Иосиф боялся своего собственного страха и отводил взгляд в сторону. Мария нагнулась и бесшумным движением снова подняла сверток. Ничто не помешает матери. Она прильнула к Иосифу, отводившему глаза, — вот так царь, что спит у нее на руках прильнет в свое время к кресту, к которому его пригвоздят. Боясь, дети предчувствовали, что его учение велит льнуть к тому, к чему ты пригвожден, и они боялись этого учения больше, чем пронзительного короткого звонка снаружи за дверью.
Но может быть и так, что это их предчувствие само начало звенеть.
Они молча сидели в потемках. Заржавленной булавкой Ангел укрепил простыню у себя на плечах.
— Ничего страшного, — заикаясь, пробормотал он, — это просто так… — и осекся.
— Успокойся, — иронически сказал самый рослый бродяга, — не отступай от роли!
И опять позвонили. Четыре коротких звонка и три длинных. Но условный сигнал был не такой.
— Кто-то ошибся дверью, — прошептал бродяга с негнущейся ногой, самый маленький из троих. — Кто-то не знает, к кому относится, к нам или к тайной полиции. Друг он или убийца.
Да и кто это о себе знает?
Маленькая черная собачка под столом принялась лаять.
— Зажмите ей морду, — сердито сказал Иосиф, — ей тут нельзя быть.
—
— Евреям запрещено иметь домашних животных, — прошептал Ангел, — а уехать можно и в пломбированном вагоне. Вопрос в том, куда.
— На границе с Египтом идут бои!
— Ну, тогда прямо в Польшу.
— А царь иудейский?
— Поедет со всеми.
Звонки в дверь возобновились, теперь они звучали умоляюще.
— Мы начинаем играть, мы не откроем!
— Тогда живо, поспешите! Внимание… приготовились…
— Начали!
Трое бродяг вскочили на ноги. Они поднесли свои фонари к зеркалу старого комода и отразились в нем.
— Вы видели мир? — крикнул самый маленький бродяга.
— Но ты же держишь свой фонарь криво! — Перебил его Ангел. — Герберт, по-моему, у тебя даже кулак дрожит. Боишься? В твоей роли это не предусмотрено. Вы видели мир? Спроси как мужчина, малыш, схвати их за плечи, чтобы они начали искать у себя в подсумках и под подушками…
— Вы видели мир?
Трезвон смолк — казалось, он тоже ждет ответа. Детям было зябко, они придвинулись ближе друг к другу. Зияющая и бездонная, раззвездилась перед ними пустота и приказала: «Заполните меня!» И двое бродяг решились произнести: «Здесь никого нет».
— Никого, слышишь, Георг? Никого, ужасное слово. Все — и все же никого, миллионы людей — и все же никого. Эй, никто, все, которые ненавидят, которые отводят взгляд всторону, слушайте: никто нас не ненавидит, никто нас не преследует — никто! Почему вы боитесь? Никого, скажи еще раз, Георг! Пускай она начнет петь, твоя печаль, и в своих многолюдных собраниях пускай они это услышат: здесь нет никого, никого, никого!
Отчаянно заполыхали фонари трех бродяг в темной комнате.
— Искали слишком долго мы! — Фонарь тускнеет среди тьмы! — Нам не найти его вовек. — И сил нам не хватает. — Ах, знать бы нам… — Что это — мир? — Но нет, никто не знает.Они в отчаянии рухнули на грязный коврик.
— Нет на земле его нигде! — Его искали мы везде! — Молили! — Призывали! — Корили! — Угрожали!Опять послышался звонок. Голоса детей, захлебываясь, сменяли друг друга. На мгновение им удалось заглушить звонок.
— Мы свет вносили в каждый дом. — И всюду гнали нас пинком. — Но свет ваш слишком слабый! —