Великий диктатор. Книга третья
Шрифт:
— Что он говорит, Матти? — прохрипел дед Кауко, и я поспешил ему перевести на финский, хотя прекрасно знал, что старик знает датский.
Интриган хренов.
— Не очень похоже на русский язык. Мне сказали, что вы из Российской империи. Или служащие ошиблись?
— Это финский язык, герр доктор. Мы из Финляндского княжества, — поспешил я развеять сомнения медика.
— О! Тогда понятно! У меня сосед по дому в Финляндию уехал. Странный старик. Всю жизнь проработал на оружейном заводе, а под конец жизни сорвался и уехал к вам.
— Простите, герр
— Вот это поворот! Как раз про него! А вы, молодой человек, откуда его знаете? — видимо от переизбытка чувств доктор даже всплеснул руками. — Пойдёмте, выпьем чаю, и вы мне поведаете про жизнь моего бывшего соседа.
— А как же мой дед? — я кивнул в сторону тяжелодышащего родственника.
— Да-да! Сейчас дам ему настойку опия. Пусть поспит. Всё равно вам лучше задержаться у меня.
— Почему?
— Ну а как вы будете заселяться в гостиницу? Вы несовершеннолетний, а ваш опекун недееспособен. Это сразу привлечёт к вам массу ненужного внимания. Но я помогу решить эту проблему. Так ему и переведите.
— Матти, твой пистолет при тебе? — спросил меня старик сразу как я закончил объяснять ему ситуацию.
— Я же тебе его в Париже отдал, — удивился и озадачился я.
Это что же такое? У него ещё и провалы в памяти начались? Может, поэтому он и датский забыл?
— В красном чемодане он, на дне. Найдёшь. Если будешь меня одного оставлять, то прибери также и мои документы, бумажник, чековую книжку и браслет с руки. Часы оставь. Всё. Надеюсь на тебя.
Фух. Аж гора с плеч. Опять придуривается и хитрит. Когда-нибудь он допридуривается…
— Вот делать мне нечего как таскать твои деньги и драгоценности по улицам. Сам их и защитишь. Я тебе пистолет оставлю, а у меня пукко ещё есть. Да и Копенгаген — это не Париж с Лондоном.
— Делай как знаешь… — явно обиделся на меня старик.
Сразу после окончания нашего разговора доктор напоил деда чем-то из стеклянной мензурки и, дождавшись когда он уснёт, проводил меня в угол кабинета, явно предназначенный для отдыха. На это намекали столик, два кресла, кувшин с водой, спиртовка для подогрева воды в латунном чайничке и большая жестяная банка с моими чайными пакетиками голландской фасовки.
Пока подогревалась вода, я вкратце рассказал о переезде к нам Александра Бьярнова. О его работе на оружейной фабрике и о том, что именно он обучал меня датскому языку.
— Спасибо. Порадовал, что у дядьки Александра всё в порядке. А то мы с супругой до сих пор иногда переживаем, что так и не удосужились выяснить куда он подевался, — поблагодарил меня доктор, попутно разливая кипяток по стаканам в прикольных деревянных подстаканниках. — Извини, сахар закончился. Нам вокзал выделяет всего фунт сахара в месяц.
А за свои купить — жаба душит. Точно, типичный датчанин. Я на наших работников-датчан и на дядьку Александра насмотрелся. Чтобы кто-то из них что-то из дома на службу принес — ни разу не видел. В отличие от немцев. Те же Шмайссеры в
— Ничего страшного, герр Сёренсен. Я чай без сахара тоже люблю, — улыбнулся я и, сделав маленький глоток горячего напитка, только сейчас осознал, как хочу пить.
— В первую очередь, тебе надо бы отправить телеграмму родным. Может кто приедет помочь. Телеграф находиться с северной стороны вокзала. Ты его легко найдёшь. А затем я могу устроить вас в гостиницу моей дочери. Там вам не будут задавать ненужные вопросы и твой дед сможет поправиться, или вы дождётесь помощи.
Ага, ясно. Помощь помощью, а личную выгоду никто не отменял. Думаю, что и с заселением в другую гостиницу тоже проблем не возникло бы. Но здесь к гостинице уже прилагается врач.
— А гостиница вашей дочери далеко?
— Нет, молодой человек. Через дорогу от вокзала. Так вы согласны?
— Конечно, доктор Сёренсен. Но мне бы хотелось, чтобы вы ежедневно навещали моего деда пока мы будем здесь гостить. Это возможно?
— Разумеется. Тем более, что в гостинице есть номера с телефонами, и вы всегда сможете мне дозвониться. Как сюда на вокзал, так и ко мне домой.
Через час мы с дедом уже обживали довольно уютный двухкомнатный номер на первом этаже в гостинице «Империал». Как и обещал герр Сёренсен, в номере был телефон, а также ванная комната с туалетом. Но для деда пришлось выпросить у вокзального доктора керамическую утку, которую медик почему-то называл «бурдалю» (bourdalou). А затем повоевать ещё и с дедом Кауко, проснувшимся при переноске, уговаривая его ходить в туалет лёжа.
За номер я заплатил сразу за неделю — девяносто пять крон, что было значительно дороже цен в Гельсингфорсе, но дешевле чем в Париже. Местных денег у меня не было, так что пришлось расплатиться французскими франками. Хозяйка отеля, фру Лаурсен, предлагала мне обменять и оставшиеся у меня французские деньги на датские кроны. Но предлагала по довольно невыгодному курсу, так что я отказался, сославшись на запрет родственника.
Деньги мне разменяли на вокзале, куда я вернулся дать телеграмму домой. Здание вокзала, на которое я в силу случившегося не обратил ранее внимание, оказалось довольно забавным. И я даже потратил время, чтобы полюбоваться интересной архитектурой.
Телеграмма вышла довольно большой из-за того, что я счёл нужным сгладить остроту ситуации. Чтобы при получении её дома не начались сердечные удары и преждевременные роды у родственников и родственниц. Если вкратце, то написал, что дед упал, получил несерьёзную травму, но сам передвигаться не может — пришлите помощь. Указал адрес гостиницы. На телеграфе меня заверили, что послание доберётся до адресата не позднее двух суток с момента отправления.