Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2
Шрифт:
— Я не могла, мамочка…, - Юджиния обреченно покачала головой. Над их головами грянул залп, вороны снялись с заснеженных ветвей деревьев и закружились над головами толпы. «Это холостые заряды, — Марта подтолкнула дочь в спину. «Быстрее!»
Она услышала свист картечи. Не раздумывая, подмяв под себя дочь, Марта бросилась на землю, защищая ее своим телом.
Степа подышал на покрытое инеем стекло и написал: «Мама».
— Идут, — обрадовался Мишель, что сидел рядом.
— И бабушка, и мама твоя, — мальчик соскочил с подоконника.
Их сегодня не водили гулять —
— Скоро, — уверенно ответил ему дедушка Теодор, и больше они об этом не говорили.
— Пошли, — велел Мишель младшему мальчику, — сейчас чай подавать будут, а потом мы с тобой в Южную Америку поиграем».
За чаем, Степа попросился на колени к матери. У нее было странно бледное, без кровинки лицо, и пахло от нее, — мальчик принюхался, — как обычно, жасмином.
— Еще порохом, — Степа знал этот запах, так пахло от отца.
— Хочу, чтобы папа приехал, — он прижался головой к теплому плечу. «Надо будет попросить Богородицу, как засыпать буду, чтобы папу быстрее увидеть».
Юджиния все держала сына за маленькую ручку. Их с матерью не ранило, не задело осколками черепицы, что посыпалась с крыши, когда картечь ударила по собравшимся там людям. Их не тронуло. Мать заставила ее подняться и вытолкала на Галерную улицу. Юджиния прислонилась к стене и зарыдала: «Мама…, Как же так, там были дети, женщины, простые люди…, Зачем они стреляли?»
Мимо них ринулся людской поток, с площади донесся гром артиллерии. Мать, встряхнув ее, велела: «Бежим!». Они окольными путями добрались до Апраксина двора. Марта, поднявшись по черной лестнице какого-то невидного дома, открыла хлипкую дверь. В клетушке ничего не было, кроме узкой, с волосяным матрацем кровати, и ночного горшка. Мать принесла горячей воды, и привела их обеих в порядок. Когда она причесывала дочь, Юджиния огляделась. Женщина, слабым голосом, спросила: «Что это?»
— Убежище, — мрачно ответила Марта, принеся с подоконника простую шкатулку, закалывая ей волосы медными шпильками. «Пригодится еще, поверь мне».
Они дошли до Пантелеймоновского моста, и мать хмыкнула: «Слежку сняли, смотри-ка. Сегодня им не до этого».
— За нами следили? — ахнула Юджиния. «Но, значит, они знают, куда мы с тобой ходили, вчера, сегодня утром…»
— Не знают, — усмехнулась Марта. «Вчера я тебя не зря в Гостиный Двор завела сначала, а сегодня мы рано вышли. Впрочем, это все равно, — Марта покачала суконным мешочком на запястье и холодно подумала: «Не след было пистолет в каморке оставлять, опасно это. Ладно, даже если они квартиру будут обыскивать, то ко мне за чулок они не полезут, не посмеют пока что. А там я что-нибудь придумаю».
— Но узнают, — Марта остановилась на набережной и посмотрела в сторону Невы. Стрельба уже давно смолкла, и над городом повисла тяжелая, опасная тишина. «Они сегодня арестуют всех, кто здесь, в Санкт-Петербурге, и все узнают. Не беспокойся, ваши так называемые заговорщики им все расскажут, — от начала до конца, и даже больше, — Марта горько покачала головой.
— Не расскажут, — Юджиния упрямо сжала
— Увидишь еще, — подытожила мать. Стянув зубами перчатку, Марта взяла руку дочери в свою ладонь, теплую и твердую. «Детям ни слова, — коротко велела она. «Побудь с ними, поиграй им, почитай, спать уложи. Степе мать нужна, и Мишелю тоже». Она перекрестила дочь и прикоснулась губами к ее гладкому, белому лбу.
Когда Юджиния с мальчиками ушла, Марта, закурив сигарку, отхлебнула кофе: «Слуги что говорят?»
— Три тысячи человек погибло, — вздохнула Тео. «Кухарка на базар ходила, там шептали, что царь велел к утру город очистить, от трупов. На Неве их в проруби спускают, весь лед кровью покрылся».
Марта помолчала и дернула щекой: «Еще есть время уехать. Все оставить, — она обвела рукой гостиную, — и уехать. Только если быстро. Николай не зря сказал Питеру, — она потянулась, и погладила мужа по плечу, — и Юджинии о дате присяги. Он теперь будет нашей семье связи с заговорщиками приписывать. И Петя…, - Марта вздохнула и налила себе еще кофе. «Если мы сегодня ночью найдем сани, доберемся до Гельсингфорса…., Отправимся потом на север, пешком шведскую границу минуем — тогда спасемся. Но ведь никто никуда не двинется, — она посмотрела на мужа.
Питер только зачем-то протер очки и кивнул. Марта, молча, курила: «Так тому и быть. Теодор, — она порылась в своем мешочке, — ты сможешь здесь, дома, сделать копии этого ключа?»
Федор повертел ключ в руках и хохотнул: «Минутное дело». Он поднял бровь: «Мадам Фурье опять нашла каморку, рядом с Тамплем?»
— Рядом с Апраксиным двором, — буркнула Марта. «Я тайник сделала, под половицами. Там шкатулка, в ней чистые бланки паспортов, с печатями. Паспорта английские, только не советую их показывать послу Стрэнгфорду, — она тонко улыбнулась. «Оружия нет, не хочу рисковать, но оружие достать легче, чем надежные бумаги. И кое-какие деньги там тоже лежат».
— А зачем ты их привезла, паспорта? — робко спросила Тео. «Ты ведь не знала…, - женщина покусала губы, но сдержалась.
— Я их всегда вожу, — хмуро ответила Марта, — мало ли что. Вот и пригодились, — она прислушалась: «Стучат».
Горничная внесла визитную карточку на серебряном подносе. Федор, повертев ее в руках, усмехнулся: «Светские условности соблюдают, пока что. Тео, распорядись, чтобы еще один прибор поставили. Александр Христофорович с мороза явился, наверняка, чаю захочет выпить, — мужчины поднялись. Федор, радушно, сказал: «Чем мы обязаны, ваше превосходительство, визит неожиданный….»
Бенкендорф оглядел изящную гостиную: «У них другой стиль, не ампир. Обновили квартиру, сразу видно. Надо же, в их возрасте, и следят за модой. Дамам обеим седьмой десяток, а они одеты так, что хоть сейчас на бал». Марта была в платье цвета глубокого изумруда, с пышными юбками, и туго затянутым корсетом, бронзовые волосы украшены плюмажем из перьев страуса. Тео — в пурпурном платье, с золотым, алансонским кружевом, узел темных волос был сколот шпильками с аметистами.
Пахло кофе, хорошим табаком, ароматической эссенцией. Бенкендорф посмотрел на портрет хозяйки дома на стене: «Федор Петрович мне рассказывал, мадам Воронцову-Вельяминову месье Давид писал, этот художник знаменитый. Ее бюст во всех префектурах Франции стоял».