Венец из окровавленных костей
Шрифт:
Комнатка Эйнслина была заставлена несколькими столами, на которых весьма небрежно расположились свитки и переплетенные книги. На углу одного стола и на полу под ним виднелись следы разлитых чернил.
— Сейчас, — Эйнслин раскрыл вставни, — вот теперь светло. — Он чихнул.
— Прям навеивает воспоминания об университете.
— Да, только молится пять раз на дню не надо. — Эйнслин снял ремень с ножнами и поставил меч на пол, оперев о край кровати.
— Ты все-таки взял в руки меч? — Удивился Оулден.
— Знаю,
— Ты преисполнился дорожной мудростью?
— Орсо научил.
— Как ты додумался до такого: путешествовать по стране с головорезом. У твоего отца не осталось для тебя оруженосцев?
— Я их сразу отослал, к тому же моя семья не знает о целях моего исследования. Отец думает, что я пишу историю правления короля Йоррена Второго и место моей семьи в возвеличивании Рейна. Ну, наверное думает. У меня слишком много братьев, чтобы родитель мог поспевать следить за делами всех.
В дверь вошли без стука. В проеме появилось несколько пухлых женщин с большими тарелками, за ними следом зашел хозяин таверны. Высокий, круглолицый, с большими лохматыми усами, заходя в комнату он пригнулся, в широкой ладони он нес деревянный поднос с кувшином и головкой сыра. Яства поставили на стол. Женщины тут же ушли.
— Ваш обед — по-военному отчитался хозяин.
— Да, сейчас. — Эйслин отвернулся к противоположной стенке и начал активно шуршать. Послышался звон.
Он протянул усачу монеты и тот, почтительно кланяясь вышел за дверь.
— Ну, за встречу. — Эйнслин поднял кубок с вином над головой и сделал маленький глоток.
Комната наполнилась стуком глиняной посуды.
— Твое письмо было весьма взбудоражущим. — Запив кашу большим глотком вина, Оулден разбил царящую в коморке тишину обеда.
Эйнслин жестом показал, что как только дожует хрящистый кусок мяса, будет готов говорить.
— Ну… — после трехминутной борьбы он запил все небольшим глотком вина, — по другому тебя было и не вытащить. Может ты наконец-то допишешь свою книгу. Я прихватил все наброски.
— Я заметил. Какой толк от нее, дружище, это будет лишь очередной сборник слухов и легенд, как у святого отца Феонира Элинского или иллирийского Мафуса-Аль-Хилиана.
— Почемуй-то?! Я помню, как ты восхвалял отца Феонира, причитая по всей моей келье: «Какой труд! Какая работа! Сколько усилий, какая святая одержимость!». — Эйнслин принялся размахивать руками, и чуть было не перевернул наполненный кубок.
— Я слегка переосмыслил свой взгляд.
— И что тебя побудило?
— Север, отношение северян к «великим восстаниям».
— И в чем же оно заключается?
— Ну, — Оулден закусил губу. — Видишь ли, отец Феонир рассматривает выступление Морриган и ее красноволосых всадников как восстание северян и диких племен восточного великаньего скелета против объединения рейнских земель. К тому же, многое что ему было известно о религии всадников Морриган он считал верой северян. Я увидел, что это не
— Ты о восстании после которого твой отец наводил порядок по всем землям вольных танов? И стал самым влиятельным графом на севере королевства? — Эйнслин самодовольно отпил вина. — Нет, не слышал.
— Так вот, лидер северян тогда пытался возродить культ крови, тот же, что и исповедовали всадники Морриган, как я понимаю.
— И? Северяне же пошли за ним.
— Единицы.
— Ну, с Рейном они не могли тягаться, поэтому для них довольно мудро было не лезть на рожон. К тому же, сколько их танов получили новые цивилизованные титулы?
— Ты не знаешь север, дружище.
— Не спорю. — Пожал плечами Эйнслин. — Просвети…
— Их пугали не наши доблестные рыцари, они боялись его самого, вернее, богов, что он нес с собой. Его до сих пор проклинают. Его сын наш сосед, насколько я знаю.
— И не страшно? Ведь яблоко от яблони…
— Не-а, этот парень для них хуже любого рейнца. Так вот, есть еще кое-что. Мой отец утомлял своих ближних воинов ведением подробных отчетов о наведении королевского порядка в Волчьем пределе и ближних лесах.
— Сомневаюсь, что благородные рыцари сильно утомляли себя в этом. Сколько из них умеют писать?
— Для этого при них были монахи-писцы. И да, ты прав, отчеты довольно слабые, по ним можно написать историю, но без подробностей. Однако был там один момент, который меня привлек, — Оулден наполнил кубок и отпил, — в сражении у поющих болот, по словам брата я знаю, что это довольно мерзкое местечко…так вот, муровинги окрасили волосы кровью жертвенников. Потом, из расспроса пленного выяснилось, что когда они брали замок, их волосы так же были выкрашены красным цветом. Они считали себя продолжением дела Морриган.
— Ну, мне это как-то так и казалось. Ну, по слухам…Надо же, не знал, что они скопировали ее культ настолько сильно. Хотел бы я оказаться среди них, ну, чтобы все описать, конечно же. Ведь, через них можно было взглянуть в прошлое, мне этого не хватает, чтобы составить полную картину культа крови Морриган. Остаются только обрывки и подражание, порой, очень далекие от истинной сути.
— Ладно, мы ушли от разговора. Полезли куда-то не туда.
— Да нет, отчего же, — Эйнслин наконец-то допил свой первый кубок. — Как раз мое прибытие в этот славный город связано именно с нашей любимой Морриган.
— Это я понял из письма.
— Да, разумеется. — Эйнслин налил себе половину кубка, выдохнул. — Я нашел ее могилу.
— Что? — Оулден отставил вино в сторону, наклонился над столом. — Ты уже разграблял парочку гробниц, на сколько я помню, все мимо.
— Точно. Я уверен.
— И где?
— В местных пещерах, на одной из возвышенностей.
— Откуда такая уверенность? Ты уже что-то нашел.
— Не совсем я.
— Объясни.
Эйнслин в один глоток выпил вино, отставил от себя кубок: