Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Антология

Вадим Андреев

«Венеция! Наемный браво…»

Венеция! Наемный браво! Романтика и плащ, и шпага, Лагун зеленая отрава — Век восемнадцатый – отвага! Венеция, невеста, вашим Быть постоянным кавалером. Адриатическая чаша И теплый ветр над Лидо серым. И бегство, – бегство Казановы, Свинцовых крыш покатый холод. Венеция! Последним словом, Как ночь к плащу, – я к вам приколот.

Посвящение

Пред Вами полтораста лет, Послушные, сгибают спины. Лагун и дней тогдашних свет Знаком в глазах Марины Цветаевой. Неугомонный плащ и пистолетов

пара И снежной пылью пудренный парик. Душа – несвоевременный подарок И времени понятный всем язык. Сквозь жизнь, сквозь ветер, Сквозь пепел встреч Единственную в свете Не сметь И не суметь сберечь. Так, так, – вон там, из глубины зеркальной Мелькнувшее, в последний раз, – прощай. Полсотни лет! Полет первоначальный Его неугомонного плаща. Сквозь жизнь, сквозь ветер, Сквозь пепел встреч Единственную в свете Не сметь И не суметь сберечь. Полсотни лет! Там, в воздухе, недвижен, Там, на стекле, чуть уловимый след. Воспоминание! Что день, то ближе Неумолимых дней великолепный бред. Сквозь смерть, сквозь ночи, Сквозь пепел лет Все тот же почерк — Oh, tu oublieras Henriette. Невольник памяти! Он тот, кто верен Сквозь жизнь и смерть – бессмертнейшей Henriette. Что эта жизнь? Легчайшая потеря Старинного плаща, и мира нет. — Это имя знакомо всякому, Кто в мире, как он, – иностранец. Джакомо Казанова — Венецианец.

Мария Анисимова

Венеция

Не знаю – во сне ли то было: Над нами светила луна, Гондола бесшумно скользила По спящим каналам темна. И где-то играли и пели, И звуки росли в тишине. Дворцы на нас строго глядели. Не знаю – то было ль во сне.

«Венеция вдали, как странный сон…»

Венеция вдали, как странный сон, Виднеется в предутреннем тумане. А в сердце боль, как в незажившей ране И просится на губы стон. Моя душа уж прежде здесь была И здесь мучительно страдала. Когда скольжу по зеркалу канала И слышу мерный всплеск весла, — Я что-то узнаю, но что не знаю И все, что вспомнить не могу переживаю, И тяжкая рука ложится мне на грудь, И ночью не могу заснуть… Вот день блеснул за гладью водяной И вспыхнул ангел золотой на колокольне… Не то, не то, здесь все не то – и больно Пред этой чуждой красотой.

Вера Аренс

Фонтанка

Вечереет… И в Фонтанке Отраженные огни, Как лукавые приманки, Соблазняют нас они. Под мостом тягучей лентой Тихо плещется река, Огоньки, как позументы, И манят издалека. Не Венеция, я знаю, Эта серая вода, Но тоской по ней сгораю, Полюбила навсегда. И усталыми глазами Провожаю здесь в тиши Нагруженные дровами Тупоносые баржи…

Анна Ахматова

Венеция

Золотая голубятня у воды, Ласковой и млеюще зеленой; Заметает ветерок соленый Черных лодок узкие следы. Сколько нежных, странных лиц в толпе. В каждой лавке яркие игрушки: С книгой лев на вышитой подушке, С книгой лев на мраморном столбе. Как на древнем, выцветшем холсте, Стынет небо тускло-голубое, Но не тесно в этой тесноте И не душно в сырости и зное. Август 1912 г.

Из цикла «В пути»

Совсем вдали висел какой-то мост, И в темноте декабрьской влажной, грязной Предстала ты как будто во весь рост… Чудовищной, преступной, безобразной. Во

мраке та, а завтра расцветет Венецией – сокровищницей мира — Я крикнула: Бери все, твой черед, Мне больше не нужны ни лавр, ни лира. 17 янв<аря> 1965 г.

Николай Ашукин

Смутное воспоминанье

Чем в сердце горечь неизбывней, Тем глуше ночь, тревожней день, Тем все чудесней, все призывней Твоя задумчивая тень. Еще храня в душе истому, Но, не ревнуя, не любя, Я тихо погружаюсь в дрему И вижу, дальнюю, тебя. Твои рассказы, как преданья, Владеют сонною душой, И ты во мгле воспоминанья Опять проходишь предо мной. Проходишь светлою и юной, В глазах – любовь, мечта, печаль, И ветер веющий – с лагуны Колеблет кружевную шаль. И, замедляя шаг спокойный, В невольной, сладостной тоске Певучих струн и песни стройной Ты слышишь звуки вдалеке. И там, на площади соборной, Где лев крылатый на столбе, Все с той же думою упорной Ты смутно грезишь о судьбе. И все печальней, все нежнее Твой взгляд мерцает синей мглой, И вьются голуби дружнее, Взлетая плавно над тобой. И может, в плеске крыл веселом, Сквозь лепет ласковой волны, Спускаясь к медленным гондолам, Ты обо мне лелеешь сны. И, преклоняя взор смущенный, Всегда ты видишь – вновь и вновь — И город, снегом занесенный, И наши встречи, и любовь… Я верю смутному виденью, — Как сны, исчезнули года, Но этой венецейской тенью В душе моей ты навсегда!

Вадим Баян

Венеция

Истерично забилось паровозово сердце. Приближалась Венеция. Воскресал Веронэз. К легендарному городу в легендарных инерциях Лихорадочно ринулся вдохновенный экспресс. Перепутались в памяти Тинторетты с Лоренцами, Закружились под музыку кружевные дворцы. Все обычные кажутся вдохновенными Денцами, А душа так и мечется в голубые концы. Гондольеры с гондолами… мандольеры с мандолами… Базилики с пьяцеттами… Монументы… мосты… Все звенит канцонеттами, все поет баркаролами, Все полно изумляющей голубой красоты. Хорошо после бешеных утомительных Лондонов Приласкаться к Венеции, заглядеться в простор! Сколько слышится музыки, когда плещется «гондола»! Сколько прелести в шелесте шаловливых синьор! Почему-то все веселы, почему-то все молоды, Почему-то все ласковы, ничего не тая, Все синьоры изморфлены, все сердца их исколоты, Все мошенники – милые, все мальчишки – друзья! Побывал в академии утонченной поэции, Зафиксировал кодаком разновидность красот; Под Риальто красавицу целовал для коллекции И прощался с Венецией с кампанильских высот. Истерично забилось паровозово сердце… Изменил я Венеции. Оскорблен Веронэз. И с мечтами о будущем в голубую Флоренцию Уносил меня пламенно вдохновенный экспресс…

Нонна Белавина

Венеции

Я не хочу тебя, сверкающую ярко Цветными бусами и вазами Мурано, Ту, что на площади Святого Марка Bсе продает настойчиво и рьяно. Что, старину на вынос разбазарив, Устало хрипнет от рекламных криков, Где в знойном туристическом yгаре Воистину «смешение языков». Трещат моторы быстрых «вапоретто» И мрачно дремлют старые гондолы… Нет, не такой была ты для поэтов В былых веках, и гордых и веселых. И я бегу, спасаясь от туристов, Стадами совершающих прогулки, Чтоб отыскать твой лик, спокойно-чистый, В каком-нибудь далеком переулке. И вот ты здесь. Глицинией увита Стена. И окна, словно привиденья. В канал, налитый мутным хризолитом, Спускаются тяжелые ступени. Они былые тайны сохранили, По ним ступали долгими веками… И всех твоих церквей и кампанилий Дороже мне вот этот старый камень.