Венесуэла - страна напрасных надежд
Шрифт:
– Станислав Игоревич, вы что, планируете смотреть какие-то похабные видео? – И заметив, как отвожу взгляд в сторону, кричит: - Видео со своей женой?! С… этой?!
– А ну, заткнись! – перехватываю курицу за ее тощую куриную шею и с силой сжимаю пальцы. Эмма не сопротивляется, думаю, ей даже нравится такое обращение. Девчонка любит грубо, тем меня и зацепила. А теперь вот, разве что не урчит от удовольствия. – Во-первых, не эта, а Маргарита Сергеевна. Во вторых не твое дело, на кого мне дрочить, прежде чем
Фантазии не хватает, чтобы придумать, что же я сделаю с дурой Эмкой. Запугаю? Запытаю до смерти? Закатаю в бетон и спущу в реку? Бред! Ну не буду же я в самом деле устраивать кровавые разборки в духе девяностых. Да и проблема сама по себе такая, что тьфу, растереть и выплюнуть. Вот только что-то не растирается да не плюется.
Ужасно не хочу, чтобы обо всем узнал Саргсян. Он вообще что надо, только язык без костей. Небось, будет обо мне трепать, всем мужикам разнесет, а те дальше. Не смертельно, но неприятненько.
И Эмма понимает что ей ничего не будет, считывает мою слабость, а потому ведет себя особенно дерзко:
– Руки убрал, Стасик Игоревич, - последнее звучит почти оскорбительно. Ее борзый голос вызывает странные чувства, и я действительно разжимаю пальцы. Эмма молча растирает красную шею. На жалость давит, уверен, следов там не будет, не так сильно я ее и держал.
– Думаю, мы друг друга поняли, Эмма. Никому не слова про…
– Ваш недуг, Станислав Игоревич. Уже забыла. Да и не нужны никому ваши секреты, эректильная дисфункция у мужчин вашего возраста…
– Нет у меня никакой дис… дис… да бля*ь, - в отчаянии ругаюсь я, - все у меня нормально, поняла?
– Разумеется, - кивает Эмма и, встав с кровати, расплавляет плечи. Никогда не замечал в ней такой королевской стати. Я вообще ничего в ней не замечал кроме сисек и красных губ. А стоило бы обратить внимания и на диплом, и на манеры, и на вот этот странный, пронизывающий до костей взгляд. Не смотрят так на боссов обычные секретутки.
Она идет на выход, а я бараном бреду за ней. В зале нас ждет Саргсян. Он смотрит, какую то комедию и громко ржет, пока не замечает нашего появления. Пульт тут же летит в сторону, а экран телека тухнет.
– Ну как голубки, наворковались, - ухмыляется мой дружочек-упыречек. Сейчас я его ненавижу так же сильно, как и Эмму. Это ж он мне ее подкинул. Не проста девка, ой не проста!
– Нормально, - рычу я, а моя ассистентка довольно воркует:
– Не нормально, а лучше всех. Ну, Станислав Игоревич, я пошла! До понедельника!
Лучше б уж до никогда. Видеть ее не хочу больше! Ведьма!
Упомянутая нечисть баржей проплыла мимо нас, двух старых дураков, которые слюни роняли при виде обтянутой в кожу задницы.
– Хороша, - цокнул языком Саргсян, когда за Эммой хлопнула дверь.
– Нормальная, - пробурчал я.
Говорить не хотелось. Даже выяснять у Геворга, где он нарыл такое сокровище. Завтра разберусь. А сейчас… По-хорошему нужно проводить друга и лечь спать, чтобы утром, перед работой, прибрать за нами бардак. В доме воняет шашлыком, перегаром и кислой капустой. Не могу представить, чтоб
– Геворг Джан, - полушутливо начинаю я, мне позарез нужно выпроводить собутыльника. Без него и уборку толком не начать, этот кавказский домострой засмеет меня с пылесосом наперевес. А пылесос тут нужен. И полы помыть, вон у меня аж тапки к паркету прилипают, до того тут грязно. – Я бы это, спать уже пошел.
– Ну, так иди, - разрешает Геворг.
– И ты иди, - уже в открытую говорю я. Намеков Саргсян не понимает.
Потому что в следующую секунду протягивает мне рюмку с беленькой и радостно говорит:
– Ну, на посошок, что ли.
Никакой посошок мне не нужен, я и так хороший. Но, оценив лицо друга и содержимое рюмочки, я в один глоток опрокидываю ее в себя. По венам растекается огонь! Ух, как жарко. В руку тотчас тычется закуска, наспех сделанный бутерброд из сухого хлеба и заветренного сыра. А следом за ним и вторая рюмка.
– Да хватит уже, - пытаюсь отмахаться я, но друг настойчив.
– Воскресенье. Отдохнуть в выходной, это же наш святой долг.
И я сдаюсь. С каждым глотком становится как-то легко и хорошо. Уходят печали, переживания, мысли. Даже история с неудачным сексом не кажется какой-то важной. Ну не вышло и не вышло, мало ли. Мы же не отмечаем каждый случившийся секс, зачем переживать о тех, которые не состоялись. Единственное, что еще беспокоит меня, короткими всполохами, тонкой, как зубная, боль, мыслью, так это Рита. Ее счастливое лицо с каким то молодым говнюком. Узнаю, кто он, и ноги ему оторву. Ага. Ноги оторву, спички повставляю, и скажу, что так и было. А пока… я снова слышу радостный голос Геворга:
– За друзей!
– За друзей, - зачем-то кричу я и чокаюсь полной рюмкой.
Как уснул - не помню. И не помню, спал ли вообще, потому что меня постоянно тошнило, и устав бегать в туалет, я просто принес в комнату эмалированную кастрюлю. Наверное, я все-таки провалился в забытье, из которого меня вытащил знакомый голос.
– Не думала, что ты так оскотинишься, Волков, - громко произнесла Рита.
– Ты мне снишься, - я протянул к ее лицу руку, и сам удивился от того, как дрожат собственные пальцы. Рита тоже заметила это, взгляд из холодного стал просто арктическим.
– Интересно, есть ли какие-то границы у твоего падения, Стас? Каждый раз, когда я думаю, что все, ниже уже некуда, ты пробиваешь очередное дно.
И она больно шлепает меня по руке. Ай! Видения не дерутся! И не стягивают одеяло! И не выплескивают на бедных, болеющих людей холодную как из проруби воду!
– Ты что, охренела, - вскакиваю я с мокрого дивана и тут же вою, получив подзатыльник.
Глава 28
Иногда душевная боль бывает хуже физической. Я думала, что уже пережила свой максимум, что ранить сильнее меня невозможно. Я думала, что мне все равно. Я ошибалась.