Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая.
Шрифт:
Заметил мимолётно брошенный на меня взгляд, не более.
– Алён, посмотри ногу, пожалуйста, - негромко попросил я. Алёна вылила воду из тазика в ведро и подошла ко мне. Я сел на нашу кровать, положил ногу на табурет, развязал бинт.
Опять рана открылась, кровоточит.
– Не стоит тебе столько бегать, наверное, - нерешительно сказала Алёнка, внимательно осматривая мою рану.
– Я могу потерять навыки, - возразил я.
– Ты можешь остаться без ноги, - ответила мне Алёна, и я вздрогнул,
Жорка тем временем пересмотрел все газеты, и наблюдал за тем, как Алёнка обрабатывает мою рану, ничего не спрашивая. Не давал советов, и то хорошо, потому что девочка не церемонилась, и я только из-за того, что здесь сидел мой брат, не издал ни звука от дикой боли, когда она отрезала отмершие ткани и обрабатывала рану йодом и прочими едкими медикаментами. Наконец она намазала ногу мазью Вишневского и перевязала рану чистым бинтом.
Вытерев обильный пот со лба, я сидел, с радостью ощущая, как уходит боль.
– Когда Санька придёт? – не выдержал Жорка, поглядывая на часы.
– Кто его знает, - уже без притворства прохрипел я, потом, прочистив горло, добавил:
– Он часто задерживается на работе.
– Тогда ладно, - вздохнув, поднялся брат, - передайте ему, что я завтра зайду, пусть ждёт. И ещё. Передайте ему вот это письмо, - Жорка положил на стол конверт и направился было к выходу, но я встал и взял конверт. И, увидев обратный адрес, забыл про боль, кинулся к окну, дрожащими руками разорвал конверт, вынул листок, вырванный из ученической тетради, и, с трудом ловя глазами строчки на прыгающем листке, жадно вчитался в слова.
«Милый, любимый Сашенька! Как я рада, что ты прислал мне письмо! Почти год я сходила с ума, не зная, что с тобой, не зная, что думать. Или ты разлюбил меня, или уже нет тебя в живых? У меня всё валилось из рук, плохо стала учиться, а ты, оказывается, думаешь, что я теперь не захочу тебя видеть.
Какой ты глупый, Сашка! Я просто хочу, чтобы ты был рядом, причём тут твои шрамы? Я люблю тебя!» - тут меня побеспокоили:
– Так ты Сашка?! – воскликнул Жорка, разворачивая меня к себе лицом, - Ты Сашка?! Что с тобой случилось? Почему ты такой? Где ты был?!
– Ты дашь мне письмо дочитать? – хмуро спросил я брата. Жорка изумлённо смотрел на меня.
– Ну, что смотришь? Не нравлюсь? А тебе бы понравились, если бы я тебя не узнал при встрече?
– Тебя трудно узнать, Сашка! – Жорка вдруг привлёк меня к себе. Я сначала пытался вырваться, но потом уступил брату.
– Прости, братишка! – шептал Жорка, гладя меня по корявой колючей голове.
– Хватит, - грубовато сказал я, выворачиваясь из его объятий. Отвернувшись к окну, я прижал к лицу письмо Ниночки, вдыхая ещё не выветрившийся её запах. Поняв, что дочитать милое письмо мне сейчас не дадут, я
– А я за тобой приехал, - сказал Жорка. Я вопросительно посмотрел на него.
– Твоя мамка умерла, - сообщил он мне новость. Алёнка вскрикнула. Я уткнулся лбом в стекло окна, вспоминая последнюю встречу с матерью. Убийцы. Когда её забирали, она была сердита, но вполне адекватна, почти здорова. Что с ней сделали? Почему она окончательно сошла с ума? Какой негодяй больной женщине принёс весть о страшной гибели любимой дочери? Тоже мой таинственный братик?
– Где её похоронили? – не поворачиваясь, спросил я.
– Тебя ждём, не хоронили ещё.
– Я не поеду. Надеюсь, маму похоронят рядом с дочкой? Потом зайду на кладбище.
– Почему не поедешь? – удивился Жорка, - Это же мать твоя!
– Не хочу вас видеть. Вы мне омерзительны, - брат молчал, переступая с ноги на ногу.
– Прости, но мы не знали, где ты. Поэтому не смогли выручить.
– Можно подумать, вы пытались! А теперь папка снова хочет меня туда же засунуть!
– С чего ты взял?! – не скрыл своего удивления и возмущения Жорка.
– Папка приезжал недавно. Знаешь, для чего? Привёз мне отмычки, и заказ. Ты видел мою ногу? Я не могу теперь быстро бегать, меня обязательно возьмут, и снова отправят в тюрьму, - обернулся я к нему, - Ладно, я не сказал ему об этом, но догадаться он мог? Ты знаешь, сколько я весил, когда сбежал? Около двадцати килограммов! А на этой ноге висела гиря в шестнадцать килограммов! Сколько должен весить пацан моего возраста, ты знаешь? А я знаю, специально интересовался. Тридцать пять, или тридцать шесть кг. А я вешу двадцать пять, - Жорка молчал. Я тоже помолчал, потом сказал:
– Завтра схожу в медпункт, если тренироваться мне опасно, я подумаю. Заходи завтра.
– Саша, давайте ужинать, у меня суп остался, - предложила Алёнка, - покорми брата, он, наверно, кушать хочет…
– Обойдётся! – резко сказал я. Жорка ничего не сказал, молча повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.
– Саш, - подал голос Зяма, - он же не виноват, зачем ты так?
Я молчал, понимая, что погорячился. При чём здесь Жорка? Тем не менее обида выжигала меня изнутри.
– Алён, прости, разогрей суп, я пока почитаю письмо, - я опять отошёл к окну.
«…ты сказал, чтобы я сжигала твои письма. А я их прячу. В своём сердце. Выучу наизусть, и прячу. Когда надо, достаю любое, и перечитываю. Я очень-очень скучаю по тебе, Сашенька! Часто плачу. Одно время, вспоминая тебя, радовалась, а потом пришло ощущение потери, будто тебя нет…» - с трудом я сдержался, чтобы не разреветься от бессилия, но слёзы всё равно побежали по лицу.
Я даже не сразу их заметил.