Вилька и Мишка в тылу врага
Шрифт:
Ничего не сказав, я начал раздеваться. Мишка, искоса поглядывая, разделся и юркнул в мыльню. На него я не злился. Каждый выживает, как умеет. Тем более, недавно он спас меня от верной смерти. Сняв трусы, я осмотрел свою маленькую мошонку. Та была уже синяя. «Ничего себе - подумал я, - удар, у него поставлен! Как бы наследства не лишил!».
В мыльне нашёл шайку, налил воды, поискал мыло. Мылом завладел Мишка, тщательно намыливая голову.
– Миша, дай мыло, пожалуйста, - попросил я. Мишка застыл. Потом протянул мне кусок мыла и мочалку. Я с трудом поднялся,
– Миша, потри спину, мне не добраться, больно, - попросил я.
Мишка не стал противиться, начал мыть меня и спереди, и сзади.
С удивлением я заметил, что Мишка не обрезан. Интересно, подумал я, какой же он тогда еврей?
Когда мы помылись и вышли в предбанник, то своей одежды не обнаружили.
на полке лежали двое кальсон с рубашками, в одну из них нас обоих можно было завернуть. Зато висели два вафельных полотенца. Мы вытерлись и сели, не зная, что делать дальше.
Тут открылась дверь, и заглянул красноармеец с винтовкой на плече:
– Помылись уже? Одевайтесь.
– Где наша одежда? – вредным голосом спросил Мишка.
– Не беспокойтесь. Она такая грязная, что мы решили её постирать. Уже, наверно, сушится.
Если бы не больная голова, я подумал бы, что стирать удобнее в бане, но гул в ушах не проходил, и думать было лениво.
– Вилька… - подал голос Мишка.
– Что? – спросил я, думая, как сделать, чтобы кальсоны не спадали.
– Прости меня, – шмыгнул носом Мишка.
– За что? – удивился я.
– Как за что? За то, что сдал тебя. Тебя же били, я вижу.
– Били, - согласился я.
– Зато не убили. Забудь, Мишка. Может, я прикажу тебе сдать меня, чтобы хоть ты выжил.
– Я никогда так не сделаю! Знаешь, как мне было стыдно?! Лучше бы нас расстреляли, зато вместе. Не хочу больше пережить такой стыд. Хуже смерти.
– Что ты знаешь о смерти, Мишка…
– Понимаю, что ничего. Ты пережил смерть, побои, пытки, а я струсил, - горько сказал Мишка.
– Какие твои годы, Мишка, - вздохнул я. – Пошли, не обижаюсь я на тебя. Если бы нас обоих расстреляли, кто бы рассказал, как я героически погиб?
– Не-е-е-т, - дрожащим голосом сказал Мишка, - лучше смерть, чем такой позор!
Мы вышли из бани, и нас повели в сторону полевой кухни. Нам пришлось держать кальсоны руками, чтобы они не спали, хорошо, хоть ботинки оставили.
На столе под навесом стояли чашки с кашей. Каша оказалась пшённая, с волоконцами мяса. Пожилой повар, увидев, что пришли мальчишки, нашёл в котле побольше каши с тушёнкой, и добавил нам в чашки. Получились две приличные горки.
мы поблагодарили повара и принялись есть. Меня всё ещё тошнило, но я подумал, что в следующий раз поесть придётся неизвестно, когда, и старался запихать всё, что есть, в урчащий желудок. Мишка мёл всё подряд. Когда съел кашу, принялся за компот, при этом поглядывая на мою голову.
– Ты всегда был белым, Вилька, - наконец, раскрыл рот Мишка, только не пойму, что не так с твоими волосами?
–
Красноармеец отвёл нас в одну из хат и сказал:
– Располагайтесь и спите. До завтра, - и вышел. А я с облегчением вздохнул: до чего устал за сегодня! На лавке было какое-то тряпьё. Я зарылся в него и сразу уснул.
Утро пришло, как будто ночи не было. Едва рассвело, нас разбудили, велели посетить уборную и умыться. Потом повели в сельсовет, бултыхающихся в безразмерных кальсонах.
Нас завели в знакомый уже кабинет. Сесть не предложили. На столе я увидел сложенную стопкой нашу одежду. Немного погодя зашли командир с комиссаром.
– О, какие красавчики! – сказал Гнилов, постукивая своим стеком по голенищу сапога.
Сегодня, выспавшемуся и без сильного гула в голове, мне стало жутко. Хорошо, что вчера был в отупении, было всё равно, расстреляют, или оставят мучиться дальше.
– Да, отмылись, выспались, - согласился командир, усаживаясь за стол.
– Ну, так вот, господа шпионы, - весело начал он, - решили мы вас отпустить, - он замолчал, пристально наблюдая за нашей реакцией.
Мне не понравилось его предложение. Был здесь какой-то подвох.
– Что за это мы должны сделать? – глядя в пол, спросил я.
– Не поверите, - откинулся на спинку стула командир, - ничего. Вот ваша одежда. Теперь слушайте. Под левым карманом штанов у вас зашито ложное донесение. Если попадётесь немцам, после долгих пыток, - улыбка, - вы отдаёте его им. В правом кармане – настоящее. Это отдаёте нашим.
– Тоже после пыток? – хрипло спросил я.
– Шутник, - усмехнулся Гнилов, - лучше вам никому не попадаться. Идите всё время на восток, может, повезёт. Мы остаёмся здесь, будем сдерживать противника, сколько сможем, чтобы больше беженцев смогло уйти. Задача ясна?
– Задача ясна, - сказал я.
– Переодевайтесь.
– Прямо здесь? – удивился Мишка.
– А что тебя не устраивает? – спросил Гнилов, - тебе предоставить примерочную?
– Не спорь, Мишка, - буркнул я, - всё лучше, чем в этой хламиде.
Мы быстро переоделись в ставшую уже родной одежду и снова встали перед командирами.
– Меня беспокоит еврей, - поморщился комиссар, - сразу расстреляют.
– Может, сделаем из него испанца? – предложил я, сам не понимая, откуда взялась эта идея.
– Что ты имеешь ввиду? – поинтересовался командир.
– Он необрезанный. Пусть будет Мигель. Как твоя фамилия, Миш?
– Санкин, - проворчал Мишка.
– Во! Будет Санчес! Мигель Санчес! Санчо с ранчо.
– Сам ты сранчо! – возмутился Мишка, - мужчины заржали.
– Да не кто!
– оправдывался я, - а откуда! Санчо с Ранчо. Ранчо, понимаешь? Вот если бы ты испанский знал!
– Я знаю испанский, - неожиданно сказал Мишка-Мигель.
Все замолчали, переваривая новость.
– У меня папа испанец, а мама еврейка. Я ещё немного немецкий знаю.