Вилька и Мишка в тылу врага
Шрифт:
Братья отрицательно замотали головами, вцепившись в штаны.
– Где матка? – сурово спросил я, - хотите неприятностей? Где наши остальные вещи?
Янка с Яськой стояли твёрдо, как партизаны.
– Да что ты с ними валандаешься! – разозлился Мишка, - И так время потеряли, всыпь им хорошо!
– Я вам всыплю! – в сени вышла хозяйка, и, увидев нас, охнула:
– Мы вас уже не чаяли увидеть! За вещами пришли?
– Да, тётя, скорее, время на вес не золота, но жизни! – прошипел
Тётя кивнула, зашла в горницу и вынесла наши вещмешки.
– Штаны тоже! – напомнил я, - Быстро!
– Давайте, дети, снимайте, - попросила мама.
Еле сдерживая слёзы, пацаны стали раздеваться.
– Трусы где? – удивился Мишка.
– Так на зиму хотела оставить, холодно им будет.
– Ладно, Мишка, - остановил друга я, - видели нас в одних штанах, может, и к лучшему.
Мишка злобно засопел, но больше ничего не сказал, быстро переодеваясь.
– Рубашки оставим, - распорядился я.
– Да ты что! – взорвался Мишка, - Мы в этом рванье должны ходить?
– Успокойся, Минька, недолго мы так походим, думаю. Всё, бери мешок, пошли.
Мы вовремя вышли, Федька уже терял терпение.
Назад мы вернулись, также, незамеченные.
– Если спросят, откуда мешки, что скажем? – спросил меня Федька. Я пожал плечами:
– Так ты же подарил, Федя, забыл, что ли?
– Точно, Вилли, забыл! – почесал затылок Федька.
В это время подошёл Петро и пригласил за собой.
– Вызывают в город, в комендатуру, - сообщил он.
Нас усадили на подводу, и мы неторопливо покатили по пыльной дороге.
Ближе к городу дорога приблизилась к реке, и мы увидели большой железнодорожный мост, переброшенный через реку. Мост хорошо охранялся, были устроены огневые точки, укреплённые мешками с песком. Огневые точки были оснащены зенитными установками, пулемётами, даже скорострельными орудиями.
По мосту ходили дозоры.
«Нелегко будет» - пришла мысль. Я задумался. Хорошо, конечно, уничтожить переправу, вот только откуда мне пришла мысль, что я это могу? Я простой пацан…
Я ещё раз внимательно осмотрел мост, быки, охрану и пожал своими узкими плечами: здесь нужна тонна взрывчатки и несколько диверсантов.
Между тем мы заехали на территорию железнодорожной станции. Все пути были забиты, возле складских помещений лежали штабелями какие-то грузы, по-моему, даже снаряды. Внимательно присмотревшись к маркировкам, я понял, что так и есть, даже ящики с толом. Откуда я знаю? Значит, знаю.
Охраняли всё это богатство двое измученных солдата, правда, с мордами ротвейлеров. Такими же квадратными. Видно было, по их быстрым взглядам по сторонам, что они ждут смену, наверно, им жутко хочется курить, а здесь нельзя, взорвёшься нафиг.
Взорвать бы всё это.
– Ты видел? – шепнул он мне в ухо, но я прижал ему губы пальцем.
Проехав бесконечные склады и составы, мы выехали на мощёную брусчаткой городскую улицу, по которой иногда ездили мотоциклы или грузовики.
Никакой суеты, всё по-деловому. Как называется? Орднунг?
Подвезли нас к добротному строению, украшенному знаменем со свастикой.
Комендатура. Охраняли комендатуру двое солдат с автоматами. В серой форме.
Петро сходил внутрь, недолго пробыл там и, выйдя, поманил нас за собой.
Нас завели в кабинет, в котором стояли столы буквой Т, со стульями, над столом висел портрет Гитлера. Из-за стола вышел стройный офицер в фуражке с высокой тульей, на месте кокарды красовалась мёртвая голова.
Удалив полицаев, немец с минуту весело разглядывал нас.
– Говоришь, ты Вильгельм Отто фон Граббе? – с усмешкой спросил он меня, с лёгким акцентом.
– Я попал под бомбёжку, меня контузило, и я плохо помню, что было до того. Забыл своё имя, язык. Когда Мигель заговорил со мной по-русски, я даже не понял, на каком языке он говорит.
– Мигель, говоришь? – немец задал вопрос, наверно, по-испански.
Мишка бойко ответил. Так они поговорили немного. Чёрт! А если он сейчас спросит меня, то, о чём расспрашивал Мишку? Я взмок.
– Что дальше было? – не меняя выражения лица, спросил меня немец.
– Потом попали в плен красным. Меня били. Показать?
– Не надо, мне сказали, куда тебя били.
– По уху тоже. Кровь бежала из уха, я даже оглох. Временно.
– Потом, что, отпустили?
– Меня заперли, а Мигеля приняли за еврея, он меня ночью освободил, и мы сбежали, - говорил я, моля всевышнего, чтобы моя легенда совпала с Мишкиной.
Немец что-то спросил у Мишки, тот подтвердил.
– Так вы герои! – сказал немец.
– Какие мы герои, - скривился я, - если бы что-то знали, всё выдали бы. Проклятая контузия! Отбила напрочь всю память!
– Ну, ну, Вилли, держись! Хорошая у вас компания, кому ни попади, один выкрутится.
– Если бы не потеря памяти. Помнил бы немецкий, никаких вопросов бы не было.
– Ну, мальчик мой, вопросов, может быть, было бы ещё больше! Только по-немецки.
Мигель говорит, что твоих родителей арестовали коммунисты.
– Да. Только я ничего не помню. Мигель, как я говорил, выкопал меня, заживо похороненного.
– Да, я помню, - поморщился немец. – Что планируете делать дальше? Отправить вас в тыл? В Германию?