Вилька и Мишка в тылу врага
Шрифт:
– Ага! – вот беленький, а рядом – чёрненький! Всё сходится! Вставайте, одевайтесь.
Мы спали в одних рубашках, без порток, которые подложили себе под головы вместо подушек. Вместо одеяла нам служили рогожные мешки. Здесь же, на печи мы натянули портки и слезли на земляной пол. Я стоял, поджав пальцы ног, и думал, стоит обуваться, или нет. Если поведут на расстрел, всё равно снимут обувь. Зачем она мёртвому?
– Не обувайся, - шепнул я Мишке. Мишка кивнул.
– Выходи, - скомандовал
– Детей то куда, ироды? – заголосила хозяйка.
– Молчи, тётка, будь довольна, что твоих не трогаем! – отозвался молоденький полицай, ухмыляясь.
– Хватит болтать, Федька! Выводи пацанов!
Полицаи, один спереди, другой сзади, повели нас по неширокой улице. Мишка отчаянно зевал, скребя себе грудь под рубашкой. Его зевота заразила сначала меня, потом и полицаев. Так и шли, раздирая рты. Пришли к какому-то сараю и завели внутрь. Здесь старший засветил керосиновую лампу системы «летучая мышь» и велел нам раздеваться. Снимать с себя всё.
– То есть как всё? – удивился Мишка и перестал зевать.
– Снимай, а не то я займусь, - весело заржал молодой.
– Вы не имеете права… - пискнул Мишка, я же, вздохнув, начал раздеваться, решив подчиниться.
– Раздевайся, Минька, зачем-то нужны им наши портки!
– Вот – вот, умный мальчик, - проговорил старший.
– Рубашки тоже! – велел младший.
Мы разделись, полицаи передали нашу одежду кому-то на дворе и остались охранять нас. Мы стояли, закрывшись руками.
– Что вы там прячете? – глумливо спросил младший, руки по швам!
Мы выпрямились.
– Смотри, Петро, какие девочки! – ухмылялся младший, - давай, пока употребим?
– Ты что, Федька, содомит? – удивился Петро.
– Да ты посмотри, какой содомит, такие девочки!
– Смотри, Федька, за содомитство немцы стреляют.
– А кто узнает? Ты же не расскажешь!
– Я – то не расскажу, так нам велели пацанов не трогать!
– А мы и пальцем их не тронем! – захохотал Федька.
Петро пригляделся ко мне:
– Почему у тебя яйца чёрные?
– Били, - коротко ответил я.
– Немцы?
– Красные, - сплюнул я.
– За что? – удивился Федька.
– Он говорил, что я немецкий шпион.
– А ты?
– Что, я?
– Ты не шпион? – с трудом сдерживая смех, спросил Федька.
– Нет, конечно, я русский.
– Как звать тебя, русский?
– Вилли.
Федька зашёлся хохотом.
– Что смеёшься, дурак! – сморщился старший, Петро, - фамилия твоя как? – обратился он ко мне.
– Граббе. Фон Граббе, - в сарае наступила мёртвая тишина, затем звонкий подзатыльник сбил кепи с Федьки: - Извиняйся немедленно!
– Простите, господин Граббе, простите нижайше, я ведь ничего…
– Принеси им что-нибудь
– Простите, господин, этого дурака, а вот ваш спутник, он, случайно, не еврей?
– Ты что, слепой? – возмутился я, - где ты видишь еврея? Это дон Мигель Антонио Санчес де Ла Манча! Я ничего не перепутал? – обратился я к Мишке.
– Ничего, Вилли, - вздохнул Мишка.
– Сын испанского гранда.
– Как вы здесь оказались? – спросил Петро.
– Война, - пожал я плечами, несмотря на свою наготу, стараясь выглядеть надменно.
Прибежал Федька. Принёс какие-то тряпки: - Вот, всё, что нашёл.
Нам дали штаны и рубашки. Одевшись, почувствовали себя увереннее.
– Господа, пока не пришёл другой приказ, вам придётся переночевать здесь, залезайте наверх, там сено, и спите. Не хуже, чем на жёсткой печи.
Мы послушно забрались по шаткой лесенке на сеновал, залегли там и затихли.
– Ну, ты дурак! – услышали мы еле слышный шёпот.
– А если пацан родственник коменданту? Скажет слово, и всё, конец!
– Может, врёт? – с надеждой спросил Федька.
– Как же, врёт! Не видишь, немец!
– Да вижу я, - расстроенно пробурчал Федька.
– Минька! – прошептал я в ухо Мишке, - будут спрашивать, те штаны, что с нас сняли, были нашими! Они откуда-то узнали про зашитое послание!
Мишка кивнул, мы притворились спящими, я же начал думать, как вернуть штаны с донесением. Должно быть, написано на шёлковой ткани несмываемыми чернилами, подумал я, поэтому не прощупываются и можно стирать. Интересно, что там может быть написано?
Ночью я решил ничего не предпринимать, утро вечера мудрённее.
Утром нас осторожно разбудили, сводили в будочку и к умывальнику, затем предложили позавтракать, причём Федька оказался нашим лучшим другом.
– Послушай, Федька, - сказал я, когда мы наелись полицайской каши, - мы у той тётки оставили свои вещи, не проводишь? Жалко бросать, хорошие вещмешки, да и ещё кое-что…
– Не велено, конечно… - заменьжевался Федька.
– Так ты же с нами пойдёшь, покараулишь возле избы, а мы, со своей стороны, запомним твоё доброе к нам отношение.
Федька подумал, подумал, и согласился. Мы пошли окольным путём, зашли с огорода.
– Понаблюдай за дорогой, чтобы никто не видел, - попросил я Федьку. Федька спрятался за угол, и стал смотреть за дорогой, а мы вошли в избу.
И увидели, что братья уже ходят в наших штанах.
Ничего удивительного, подумал я, во-первых, нас увели под ружьём, во-вторых, в их одежде. Нас они не ожидали увидеть, чему очень не обрадовались.
– Привет, Яськи, - сказал я, - давайте быстро переодеваться, нас полицай ждёт.