Вильсон Мякинная голова
Шрифт:
— Кто именно навелъ васъ на эту мысль, мамаша?
— Ты, голубчикъ, собственной твоей персоной. Теб вдругъ приспичило выйти изъ комнаты, чтобъ освжить свои мозги. Во-первыхъ, у тебя нтъ ничего такого, что стоило бы освжать, а во-вторыхъ, подлые твои глаза сразу же выдали тебя съ головою. Ты презрннйшій и самый гадкій песъ, который когда либо… Впрочемъ, я разсказала теб все это раньше и не хочу повторять. Такъ видишь ли, у насъ сегодня пятница. Ты можешь немедленно войти съ соглашеніе съ плантаторомъ, объяснивъ ему, что подешь за остальными деньгами, и вернешься сюда въ будущій вторникъ или не позже, какъ въ среду. Понимаешь ты меня?
Томъ угрюмо отвтилъ:
— Понимаю.
— И когда ты получишь новую купчую, гд будетъ значиться, что я продана себ самой, отправь ее сейчасъ же по почт, къ Мякинноголовому Вильсону съ припиской, что онъ долженъ хранить ее у себя до моего прізда. Понимаешь?
— Понимаю.
— Вотъ теб и весь сказъ! Бери теперь свой дождевой зонтъ и наднь шляпу.
— Зачмъ
— Затмъ, что ты проводишь меня сейчасъ до пристани. Видишь-ли этотъ ножъ? Я ношу его съ собой съ того самаго дня, какъ встртила здсь моего хозяина и купила у негра вотъ это платье. Я ршилась убить себя этимъ ножомъ, еслибъ хозяину удалось меня изловить. Иди потихоньку впередъ и знай, что если вздумаешь подать кому-нибудь въ дом сигналъ, или же если подзовешь кого-нибудь къ себ на улиц, то этотъ ножъ вонзится въ тебя по самую рукоятку. Надюсь, Чемберсъ, ты вришь тому, что я теб говорю?
— Не зачмъ и задавать такихъ вопросовъ! Я и безъ того знаю, что вы держите свое слово!
— Да, въ этомъ отношеніи у насъ съ тобой привычки разныя. Погаси огонь и ступай впередъ. Вотъ теб ключъ.
Они вышли такъ тихо изъ дому, что никто не обратилъ на нихъ вниманія и не пошелъ за ними слдомъ. Томъ вздрагивалъ каждый разъ, когда какой-либо запоздавшій гуляка проходилъ слишкомъ близко отъ нихъ по улиц. Ему казалось при этомъ, будто онъ чувствуетъ, какъ холодная сталь вонзается въ его спину. Рокси шла за нимъ по пятамъ, такъ, чтобы имть возможность въ любую минуту выполнить свою угрозу. Пройдя версты съ полторы, они вышли, наконецъ, на обширный пустырь, за которымъ тянулась пристань. Тамъ не было въ эту минуту ни единой живой души. Мать и сынъ разстались другъ съ другомъ на пристани въ ночномъ мрак, подъ проливнымъ дождемъ.
Шлепая по грязи, на обратномъ пути домой, Томъ все время томился грустными мыслями и проектами самаго дикаго свойства. Измучившись этимъ, онъ сказалъ подъ конецъ самому себ: «Для меня нтъ никакого другого выхода. Я долженъ выполнить ея предписаніе, но съ однимъ лишь маленькимъ измненіемъ. Я не стану просить у стараго скряги денегъ и такимъ образомъ губить самого себя. Я просто-на-просто украду у него сколько мн нужно».
ГЛАВА XIX
«Не многое лишь переносится нами трудне, чмъ скучная надодливость отъ называемыхъ хорошихъ примровъ.»
«Полная одинаковость образа мыслей у всхъ людей вообще, не улучшила бы условія земного нашего существованія. Безъ разногласія въ мнніяхъ не было бы даже и конскихъ скачекъ».
Даусонова пристань спокойно доканчивала сезонъ скучнаго бездйствія и терпливо ждала теперь поединка. Графъ Луиджи ждалъ его тоже, но, по слухамъ, начиналъ уже выходить изъ терпнія. Въ воскресенье онъ настоялъ на передач вызова бывшему судь Дрисколлю. Вильсонъ передалъ этотъ вызовъ, но судья объявилъ, что не намренъ сразиться съ убійцей «именно на пол чести», добавилъ онъ многозначительнымъ тономъ.
Какъ-либо иначе онъ, рузумется, сразиться не прочь. Тщетно пытался Вильсонъ убдить старика, что еслибъ онъ самъ присутствовалъ при разсказ Анджело объ учиненномъ имъ убійств, то не усмотрлъ бы въ факт убійства ничего позорнаго для Луиджи. Упрямый старикъ не хотлъ его даже и слушать.
Вильсонъ вернулся къ посылавшему его графу сообщить о полнйшей неудач возложеннаго на него порученія. Луиджи страшно разсердился и спрашивалъ, какимъ образомъ могло случиться, что такой почтенный, пожилой джентльмэнъ, какъ судья Дрисколль, несомннно обладавшій далеко не дюжиннымъ умомъ, могъ придавать розсказнямъ своего шелопая-племянника больше значенія, чмъ серьезнйшимъ увреніямъ Вильсона. Мякинная Голова въ отвтъ на это расхохотался и объяснилъ:
— Тутъ нтъ ничего страннаго и сверхъ-естественнаго. Я для судьи просто-на-просто хорошій знакомый, а племянникъ служитъ для него игрушкой и замняетъ ему собственнаго ребенка. У судьи и покойной его жены никогда не было дтей. Имъ обоимъ ниспослано было такое сокровище уже подъ старость. Надо принять во вниманіе, что родительскіе инстинкты, неудовлетворенные въ теченіе двадцати пяти или тридцати лтъ, неизбжно приходятъ въ состояніе перевозбужденія. Доведенные почти до невмняемости, инстинкты эти требуютъ удовлетворенія и довольствуются тмъ, что попадетъ имъ тогда подъ руку. Чувство вкуса оказывается у нихъ атрофированнымъ на столько, что они не могутъ отличить рыбнаго отъ мясного. Если у молодыхъ супруговъ родится дьяволенокъ, то отецъ и мать сравнительно скоро узнаютъ въ немъ бса, но дьяволъ, усыновленный пожилою четой, кажется ей ангеломъ и остается для нея таковымъ, несмотря на безсовстнйшія свои адскія продлки. Именно по этой причин Томъ и представляется своему старику-дяд ангеломъ. Судья влюбленъ въ него до безумія или, лучше сказать, до невмняемости. Я не хочу утверждать, чтобъ Томъ могъ уврить своего дядю во всемъ, въ чемъ ему заблагоразсудится, но всетаки для него оказывается во многихъ случаяхъ возможнымъ то, что для другихъ было бы совершенно немыслимымъ.
— Какое курьезное философское разсужденіе! — замтилъ Луиджи.
— Это, милостивйшій государь, вовсе не философія, а дйствительно существующій фактъ. Въ немъ можно усмотрть даже нчто трогательное и чарующе прекрасное. Я не могу себ представить ничего умилительне зрлища несчастныхъ бездтныхъ родителей, которые отводятъ у себя въ сердц мсто для цлаго звринца негодныхъ злющихъ собаченокъ, присоединяютъ къ нему съ полдюжины крикливыхъ ругающихся попугаевъ, какого-нибудь какаду, орущаго словно дикій оселъ, сотни дв визгливыхъ пвчихъ птицъ, нсколько дюжинъ вонючихъ морскихъ свинокъ, десятка два кроликовъ и цлый гаремъ мерзопакостныхъ кошекъ. Все это является тщетными невжественными попытками соорудить изь неблагороднаго металла что-нибудь, способное замнить золотое сокровище: ребенка, въ которомъ отказала имъ природа. Все это впрочемъ, въ данномъ случа къ длу не идетъ. Здшніе неписанные законы чести требуютъ, чтобы вы убили судью Дрисколля, какъ только онъ попадется вамъ на глаза. Онъ самъ и весь городъ будутъ ожидать съ вашей стороны такого лестнаго вниманія къ его особ, хотя, безъ сомннія, и собственная ваша смерть отъ его пули будетъ признана вполн удовлетворительнымъ разршеніемъ недоразумній, которыя между вами возникли. Совтую вамъ поэтому глядть въ оба. Изволили вы уже опредлить свой курсъ, то есть, иными словами, принять какое-либо ршеніе?
— Да, я предоставлю ему случай попробовать на мн свою мткость въ стрльб, а если онъ на меня нападетъ первый, то я отвчу ему тоже выстрломъ.
Уходя отъ близнецовъ, Вильсонъ сказалъ:
— Судья до сихъ поръ еще не совсмъ оправился посл избирательной кампаніи, такъ что денька два не будетъ выходить изъ дому, но, когда онъ начнетъ гулять, вамъ придется держать ухо востро.
Часовъ въ одиннадцать вечера близнецы отправились прогуляться по городу. Ночь была хотя и мсячная, но не особенно свтлая, такъ какъ луна выглядывала сквозь дымку легкихъ облаковъ.
Томъ Дрисколль высадился всего лишь получасомъ раньше на берегъ, верстахъ въ трехъ ниже Даусоновой пристани, у Гаккетскаго лсного склада. Онъ былъ какъ разъ единственнымъ пассажиромъ, высадившимся въ этомъ уединенномъ мст. Пройдя оттуда береговою тропой, онъ пробрался въ домъ судьи Дрисколля, ни съ кмъ не повстрчавшись дорогою и въ самомъ дом.
Закрывъ ставни окна въ своей спальн, Томъ зажегъ свчу, снялъ съ себя пиджакъ и шляпу и занялся приготовленіями къ задуманной имъ краж. Раскрывъ чемоданъ, онъ вынулъ оттуда изъ подъ мужского платья полный костюмъ молодой двушки и отложилъ его въ сторону. Затмъ онъ вымазалъ лицо жженой пробкой и спряталъ ее въ карманъ. Онъ разсчитывалъ пройти потихоньку въ кабинетъ дяди, находившійся какъ разъ подъ его собственной комнатой, пробраться оттуда въ спальню старика, украсть ключъ отъ несгораемаго желзнаго шкапа, находившійся у судьи всегда въ карман жилета, вернуться опять въ кабинетъ и позаимствоваться деньгами изъ шкапа. Томъ взялъ уже свчу, собираясь сойти внизъ по лстниц. До тхъ поръ онъ ощущалъ необычайную бодрость и полнйшую увренность въ успх, но теперь, и то, и другое начали у него малую толику колебаться. Что, если вдругъ онъ, по неосторожности, произведетъ шумъ и будетъ пойманъ, положимъ, въ то самое время, когда только-что усплъ открыть шкапъ? Пожалуй, что не мшаетъ чмъ-нибудь вооружиться, пускаясь въ такое рискованное предпріятіе! Вынувъ индійскій кинжалъ изъ укромнаго уголка, въ которомъ онъ его пряталъ, Томъ съ удовольствіемъ почувствовалъ, что измнившее было мужество опять къ нему возвращается. Крадучись неслышными шагами, онъ спустился по узенькой лстниц, причемъ волосы у него становились дыбомъ и кровь переставала биться въ жилахъ каждый разъ, какъ только скрипла какая-нибудь ступенька. Спустившись наполовину лстницы, онъ былъ непріятно пораженъ падавшей на нижнюю ея площадку полоской довольно слабаго, впрочемъ, свта. Что бы это могло значить? Неужели дядя еще не спитъ? Это казалось Тому неправдоподобнымъ. Должно быть, что, уходя въ спальню, онъ просто-на-просто оставилъ въ кабинет зажженную свчу. Молодой человкъ осторожно спустился съ лстницы, останавливаясь на каждомъ шагу, чтобы прислушаться. Найдя дверь кабинета открытою, онъ заглянулъ въ комнату и до чрезвычайности обрадовался тому, что увидлъ. Дядя его спалъ крпкимъ сномъ на диван. На маленькомъ столик, у изголовья, горла лампа, свтъ которой былъ значительно убавленъ. Возл нея стояла небольшая жестяная шкатулка, въ которой старикъ держалъ расходныя свои деньги. Она была закрыта, но возл нея лежала цлая кипа банковыхъ билетовъ и четвертушка бумаги, испещренная ариsметическими выкладками, производившимися карандашомъ. Дверцы большаго несгораемаго шкапа были заперты. Старикъ-судья, очевидно, подводилъ итоги своихъ капиталовъ и, утомившись отъ этого пріятнаго занятія, заснулъ.