Вильям Шекспир
Шрифт:
Остаткомъ настроенія перваго идеалистическаго періода въ "Венеціанскомъ купц", кром подражанія Марло, является вра въ дружбу, столь самоотверженнымъ представитилемъ которой выступаетъ Антоніо. Переходъ ко второму періоду сказался въ отсутствіи той поэзіи молодости, которая такъ характерна для перваго періода. Герои еще молоды, но уже порядочно пожили, и главное для нихъ въ жизни наслажденіе. Героиня пьесы — Порція пикантная, бойкая бабенка, но уже нжной прелести двушекъ "Двухъ Веронцевъ", a тмъ боле Джульеты въ ней совсмъ нтъ.
Беззаботное, веселое пользованіе жизнью и добродушное жуированіе — вотъ главная черта второго періода, центральною фигурою котораго является третій безсмертный типъ Шекспира — сэръ Джонъ Фальстафъ, постоянный гость таверны "Кабанья голова". Много вливаетъ въ себя эта "бочка съ хересомъ", но всего мене онъ обыкновенный кабацкій засдатель. Это настоящій
Съ большою долею правдоподобія устанавливаютъ связь между Фальстафіадою и турнирами веселаго остроумія, происходившими въ средин 1590-хъ гг. въ литературно-артистическихъ кабачкахъ, среди которыхъ особенно славилась таверна «Сирены» (Mermaid). Здсь собирались писатели, актеры и приходила аристократическая молодежь. Предсдательствовалъ ученый Бэнъ Джонсонъ, но его, по преданію, всегда отодвигало на второе мсто блестящее остроуміе Шекспира.
Гораздо мене удачно желаніе привести въ связь Фальстафа съ типомъ хвастливаго воина, извстнаго еще древности. Фальстафъ, конечно, вретъ и хвастаетъ, но исключительно для краснаго словца, для того, чтобы потшить компанію. Уличатъ — ничего, это его ни мало не смущаетъ, потому что личной карьеры онъ никогда не длаетъ и дальше того, чтобы достать деньги на вечерній хересъ, его заботы не идутъ. Лучшимъ доказательствомъ этого отсутствія личнаго элемента въ цинизм Фальстафа — да иначе онъ былъ бы обыкновеннымъ мошенникомъ по нкоторымъ своимъ пріемамъ добывать деньги — можетъ служить неудача "Виндзорскихъ кумушекъ". Фигура Фальстафа привела въ такой восторгъ "двственную" королеву Елизавету, которая, не морщась, выслушивала вс неслыханно-непристойныя остроты "толстаго рыцаря", что она выразила желаніе опять увидть Фальстафа на сцен. Шекспиръ исполнилъ ея желаніе, въ нсколько недль написавши "Виндзорскихъ кумушекъ", но первый и послдній разъ захотлъ морализировать, захотлъ «проучить» Фальстафа. Для этого онъ извратилъ самую сущность безпечно-безпутной, ни о чемъ не думающей, даже о самомъ себ, натуры Фальстафа и придалъ ему хвастливое самомнніе. Типъ былъ разрушенъ, Фальстафъ утрачиваетъ всякій интересъ, становится смшонъ и отвратителенъ, a комедія представляетъ собою малохудожественный водевиль, съ натянуто смшными и неправдоподобными подробностями, да вдобавокъ еще съ прснымъ нравоученіемъ.
Гораздо удачне попытка снова вернуться къ Фальстафовскому типу въ заключительной пьес второго періода "Двнадцатой ночи". Здсь мы въ лиц сэра Тоби и его антуража имемъ какъ бы второе изданіе сэра Джона, правда, безъ его искрящагося остроумія, но съ тмъ же заражающе добродушнымъ жуирствомъ. Сэръ Тоби, какъ и Фальстафъ, человкъ въ всякомъ случа, искренній и терпть не можетъ пышныхъ фразъ. Поэтому онъ съ наслажденіемъ принимаетъ участіе въ забавномъ дураченіи надутаго ханжи Мальволіо, подъ личиною добродтельныхъ фразъ въ сущности обдлывающаго свои длишки. Въ лиц Мальволіо Шекспиръ зло вышутилъ пуританство, и это конечно, характерно для періода его творческой жизни, который художественно наиболе ярко выразился въ созданіи Фальстафа.
Отлично также вкладывается въ рамки «Фальстафовскаго» по преимуществу періода грубоватая насмшка надъ женщинами въ "Усмиреніи Строптивой". Съ перваго взгляда мало, конечно, вяжется съ "Усмиреніемъ Строптивой" почти одновременно созданная граціознйшая поэтическая феерія "Сонъ въ Иванову ночь", гд такъ ароматно и сочно отразилась молодость, проведенная въ лсахъ и лугахъ. Но вдумаемся, однако, сколько нибудь глубже въ центральное мсто пьесы, въ истинно-геніальный эпизодъ внезапнаго прилива страсти, съ которою Титанія осыпаетъ ласками ослиную голову Основы. Какъ не признать тутъ добродушную, но безспорно насмшливую символизацію безпричинныхъ капризовъ женскаго чувства?
Органически связанъ "Фальстафовскій" періодъ съ серіею историческихъ хроникъ Шекспира даже помимо того, что Фальстафъ фигурируетъ въ двухъ главныхъ пьесахъ этой серіи — "Генрихъ IV" и "Генрихъ V". Историческія хроники изъ англійской исторіи — это та часть литературнаго наслдія Шекспира, гд онъ меньше всего принадлежитъ всмъ вкамъ и народамъ. Здсь Шекспиръ — съ головы до ногъ типичный средній англичанинъ. Когда переживаешь періодъ столь реалистическаго упиванія элементарными благами жизни, то государственные идеалы не заносятся въ облака. Единственное мечтательное лицо хроникъ — Ричардъ II безжалостно погибаетъ подъ ударами практика Болингброка, съ любовью очерченнаго авторомъ, между тмъ какъ къ жалкому Ричарду онъ едва чувствуетъ пренебрежительное состраданіе. A
XIX
Гамлетовскій періодъ
Прілась, однако, вскор фальстафовщина, не могъ художникъ такой тончайшей душевной организаціи долго пить изъ кубка наслажденія, не ощутивъ горечи на дн его. Есть что-то символизирующее творческое настроеніе самого Шекспира, когда онъ заставляетъ воцарившагося и вошедшаго въ сознаніе своихъ высокихъ обязанностей Генриха V отстранить отъ себя надявшагося процвсть Фальстафа и безжалостно при всхъ сказать своему недавнему собутыльнику: "Я тебя не знаю, старикъ". Перестаетъ знать и Шекспиръ такъ недавно еще всецло владвшее имъ безпечальное отношеніе къ жизни. Наступаетъ третій періодъ въ его художественной дятельности, приблизительно обнимающій годы 1601–1609, періодъ глубокаго душевнаго мрака, но вмст съ тмъ періодъ созданія величайшихъ литературныхъ произведеній новаго человчества.
Первое предвстіе измнившагося настроенія и міропониманія сказалось въ комедіи "Какъ вамъ это понравится" (As you like it), въ психологіи утомленнаго жизнью меланхолика Жака. И все растетъ эта меланхолія, сначала только тихо тоскующая, но быстро затмъ переходящая въ порывы самаго мрачнаго отчаянія. Все покрывается для умственнаго взора великаго художника черною пеленою; онъ во всемъ сомнвается; ему кажется, что "распалась связь временъ", что весь міръ провонялъ, какъ тухлая рыба; онъ не знаетъ, стоитъ-ли вообще жить. Предъ нами развертывается страшная драма противорчій реальной жизни съ высшими стремленіями въ "Гамлет"; отчаявшійся художникъ даетъ намъ картину крушенія лучшихъ политическихъ идеаловъ въ "Юліи Цезар"; показываетъ въ «Отелло» ужасы, скрытые подъ розами любви; даетъ потрясающее изображеніе неблагодарности самыхъ близкихъ людей въ "Лир" и неблагодарности толпы въ "Коріолан"; показываетъ на очень хорошихъ по существу людяхъ губительное обаяніе земного величія въ "Макбет". Но не въ одномъ земномъ отчаялся такъ глубоко задумавшійся надъ цлью бытія художникъ. Вещь самая страшная для человка XVI столтія, да еще англичанина — онъ усумнился даже въ загробной жизни; для него безсильны утшенія религіи.
И вмст съ тмъ въ этомъ безграничномъ отчаяніи было скрыто самое благотворное зиждущее начало. Огромное душевное волненіе привело въ движеніе вс силы великаго дарованія, дало окончательное развитіе орлиному полету его художественнаго генія. Какъ буря заставляетъ океанъ выбросить на радость людямъ таящіеся на дн его лучшіе перлы, такъ и здсь глубина отчаянія подняла со дна все лучшее, что было заложено въ душу избранника. Органически нуждаясь въ душевномъ лкарств — иначе жить было нечмъ, a тмъ боле говорить, — Шекспиръ Гамлетовскаго періода создаетъ рядъ самыхъ благородныхъ образовъ, когда-либо данныхъ всемірною литературою. Какъ въ сказк, то же самое копье, которое такъ глубоко ранило его тоскующее сердце, и вылчило его. Съ однимъ презрніемъ къ людямъ ничего великаго не создашь. Нуженъ восторгъ, нужно глубокое убжденіе, что какъ ни скверенъ міръ, но есть въ немъ и праведники, изъ-за которыхъ спасается градъ нашего бытія. Пусть правъ Гёте, впервые давшій ключъ къ пониманію натуры Гамлета, какъ слабость воли при яркомъ сознаніи долга, пусть Гамлетъ только страстенъ, но нершителенъ, глубокъ, но лишенъ свжести непосредственности. Но кто же не подпадаетъ подъ обаяніе его высокаго духа, кто въ духовномъ сообществ съ нимъ не становится лучше и чище? A что уже говорить о лучезарныхъ явленіяхъ Корделіи и Дездемоны, о бдной Офеліи! Вс он сотканы изъ какого-то тончайшаго эира поэзіи, вс погибаютъ, потому что не могутъ вмстить въ себ зло жизни и сколько-нибудь приспособиться къ ней. Даже злодйская чета Макбетовъ погибаетъ отъ избытка совсти. A сколько еще остается высокихъ сердецъ среди второстепенныхъ лицъ великихъ трагедій, въ особенности въ "Лир".
Цлая галлерея волшебно-нжныхъ и самоотверженныхъ женщинъ и благороднйшаго духа мужчинъ, созданная въ мрачную полосу третьяго періода, показываетъ, что пессимистическое настроеніе художника было порождено не только созерцаніемъ зла міра. Оно иметъ свой источникъ и въ томъ, что въ душ его, подъ вліяніемъ думъ о смысл жизни, создался очень высокій идеалъ назначенія человка. Онъ былъ такъ строгъ къ міру, потому что хотлъ его видть совершеннымъ.
Настоящая мизантропія проступаетъ только въ "Тимон Аинскомъ", и величайшаго въ мір художника постигла неудача: человконенавистникъ Тимонъ не удался Шекспиру, характеръ его мало мотивированъ. Очевидно, одна злоба не заключаетъ въ себ творческаго начала. "Тимонъ Аинскій" — это какъ бы злокачественный нарывъ, вызванный душевною тоскою художника.