Вкус жизни
Шрифт:
«А что я еще тогда могла сделать?.. Явилась, не запылилась и учит всех! Так и хочется сказать ей: «Отвали!» Инна мне глубоко… жутко несимпатична. Надеется, что я потеряю остатки самоуважения. Нет, дудки! Я хороший учитель, даю надежные знания… Опять переиначила мои слова. Они были направлены против нее, а она повернула их себе на пользу. Торжествует! Упивается своим превосходством. Только в чем? Когда говорит, будто черт желчь в ее уста вкладывает. А как многозначительно молчит! Талантливо паузу держит.
Пыль в глаза пускает. Мол, какая я честная. Возводит напраслину с непростительной небрежной, железной уверенностью в своей безнаказанности, а я сижу перед ней точно в тяжелом полусне и взираю как кролик на удава. А назавтра она, как ни в чем не бывало, будет хохотать,
Долго настаивается на злобе и зависти. Готова схватиться с кем угодно, лишь бы развлечься. Не нашла ничего лучшего, как измываться над более слабым. Ох, Инка, ты еще получишь свое сполна! – мысленно пригрозила Аня обидчице. – Русского интеллигента всегда заботила жизнь людей, которые живут хуже него, чтобы помочь. А ей нравится ошеломлять. В лице неприкрытое довольство и спесь. Никому не уступает ни в дерзости, ни в самонадеянности. Не утруждает себя объяснениями. «Мне плохо, и другим пусть будет несладко» – так, что ли?.. Кому и зачем бросает вызов? Иногда важнее не разрешить загадку, а выяснить, в чем она заключается, и тогда проблема может сама собой отпасть. Я права насчет Инны или это плод моего неприятия?.. Просто земля уходит из-под ног, когда я рядом с нею. А что бы она сделала на моем месте? Уж точно сбежала бы из школы.
Подрезать бы ей крылья. Знает, что мне с ней не разделаться, не справиться. Зачем она разжигает костер своих страстей и амбиций и с маниакальной потребностью рвется в бой? Что за блажь вколотила себе в голову? Это ее суть? Она всегда вносит в жизнь что-то фантасмагорическое. Она моя головная боль. Может, это только мои собственные впечатления? Мои нервы как оголенные провода под высоким напряжением. А ей оскорбить, что плюнуть… Какой же я стала нудной… Да ладно, с кем не бывает».
И тут Лера подала голос, не предвещавший Инне ничего хорошего. Она редко теряла самообладание, а тут закипела.
– Но-но, Инна, не так зло. Ну что за безобразная сцена! Твои слова как плевки.
– А твои как розы? – огрызнулась Инна.
– Не заводись, оставь Аню в покое, она не заслуживает твоих шпилек. Я не позволю тебе говорить с ней в таком тоне, и об этом тебе не стоит забывать, – грозно предупредила Лера. – Сделала разведку боем, и хватит. Ты не слишком разборчива в выборе выражений. Твое ехидство здесь совершенно неуместно. За всю жизнь ты так до конца на своей шкуре и не прочувствовала чужую боль от твоих ироничных и клоунских выпадов. Счастлива, что всех превзошла в этом виде «искусства»? Сознание пусть даже мелкой вины тебя никогда не тяготит и не омрачает? В тебе осталась хоть капля доброго чувства? На что тратишь силы? Все ищешь, чем бы подсластить свою никчемную пенсионерскую жизнь или чем бы опорочить, изгадить чужую? Уму непостижимо! Не слишком ли часто и не к месту ты даешь волю своему острому языку?.. Собственно, удивляться тут нечему… Советую перенести свое внимание на себя, – хмуро одернула Инну Лера, не позабыв, пусть даже завуалированно, уколоть ее хотя бы одним словцом.
Она редко, но жестко и прямолинейно становилась на защиту подруг. «Эти слова защиты стоят многих Инниных издевок и упреков», – обрадовалась Аня и улыбнулась Лере.
– Какая трогательная забота! Еще в детстве я устала от добрых советов, – выслушав сердитую отповедь Леры, беззлобно ответила Инна и тут же жестко пошутила, тихо, нарочито спокойным тоном, с бесстрастным лицом, но так, что у Ани мороз по коже пробежал:
– Есть советчики, а бывают антисоветчики.
«Вот и понимайте мои слова как хотите», – усмехнулась она, довольная тем, как изменилось лицо Ани, которая испуганно подумала: «Ее шутка вызвала у меня образ намыленной веревки. Я ее почти физически
Нет, Инка не могла знать происходящего в моем детдоме, где каждый год по количеству отрицательных эмоций и впечатлений был таким, что мог вместить десятки неудачных судеб домашних детей. Она не знала болезненно-звериного чувства голода, не радовалась милостыни, сунутой на ходу незнакомым человеком из сочувствия к горестной детской судьбе, не ожидала хотя бы от кого-нибудь доброго слова, взгляда, прикосновения. Ей не понять, что сердце может болеть и кровоточить куда сильнее, чем мозоли на загрубелых ободранных руках. Не снизойти ей до глубокого осознания чужой беды… На беды у меня легкая память? А Лена? Сама ведь живет под двумя знаками обреченности: детдомовца и однолюба, могла бы вступиться, защитить. Насколько я помню, в ее силах утихомирить подругу детства. Всем известна длинная история их искренней, хотя и странной дружбы. Слишком уж они разные».
Лена недовольно покосилась на Инну, но вслух больше ни слова не произнесла. «Я что, надзирать за ней должна? Неужели за несколько лет нашей разлуки Инна стала такой зловредной? Скорее всего, она не знает сложной родословной Ани и просто вслепую поддразнивает ее, раззадоривает, чтобы было в чём разгуляться неудержимому языку. Сморозила глупость и не желает в этом сознаться даже себе. Ведет себя ну совсем как малый ребенок. Нет, не поднялась бы у нее рука резать по живому даже в запале. Просто от нечего делать плетет канитель из правильных слов и неправильных смыслов…
Разве что в отместку? Злопамятная. В таких случаях отпускает тормоза. Припомнит все свои унижения и не успокоится, пока морально не добьет. Но Аня не может никому напакостить, не станет никого подстрекать, науськивать. Как о ней говорили на первом курсе? «Наивная, но не глупая. Молчаливая, но не бессловесная, и все-таки такая беззащитная!»… И этикой Инна себя не утруждает. Не верю ушам своим», – удивилась Лена.
Она погрузилась в свои печальные мысли и отвлекалась тем, что пыталась по фотографиям в альбоме воспроизвести в своем сознании жизненный путь очередной сокурсницы, поэтому-то и не пустилась в догадки для расшифровки слов подруги детства, а только лишь удивленно поглядела на нее поверх очков. Она еще в молодые годы, учась в аспирантуре, научилась отключать свой внешний и внутренний слух для того, чтобы сосредоточиться на главном. А в разговоре подруг юности, как ей казалась, сосредотачиваться было не на чем. Интереснее было углубляться в составление сюжетов. «Старые фотографии дают мне ощущение подлинности событий. Они точнее слов», – удовлетворенно думала Лена.
А Лиля, не заметив состояния Ани, озабоченно и сокрушенно продолжала свою беседу с Жанной:
– Молодежь теперь одной ногой в Интернете, другой в дерьме. Надо меньше показывать по телевизору сцен насилия и больше объяснять детям, как губительно влияние язв нашего общества на молодые умы, чтобы они боялись их пуще семи смертных грехов. А то ведь там, где мы видим трагедию, пресса ищет скандалы и скандальчики.
– Они лучше бы занялись борьбой с игровыми автоматами, развращающими молодежь. Органы правопорядка притоны обнаруживают, вроде бы закрывают, а они опять как Фениксы возрождаются из пепла. Пусть бы рапортовали в газетах о действительно свершившихся фактах, а не о липовых, вот тогда бы их усилия приносили пользу, – с величайшим презрением в адрес третьей власти отчеканила Инна.