Вкус жизни
Шрифт:
– А кто как не Хрущев заложил первый камень в фундамент перестройки? Разве не диссиденты-шестидесятники раскачали лодку социалистических устоев и подвели базу перестройки? – Эмма с надеждой подняла глаза на Аллу, ища поддержки.
– Есть отдельная порода людей, для которых служение первично. Они были во все времена, – задумчиво изрекла Алла. Но Эмма так и не поняла, где «витают» ее мысли.
– Хрущев был противоречив и не очень умен, но он не побоялся разоблачить культ личности Сталина, выпустил и реабилитировал миллионы осужденных, и уже только за это его надо добром вспоминать. Без его бесстрашных шагов не было бы признания современной Германией ужасов нацизма. Этот факт
Возникла ничем не заполняемая пауза. Продолжительное молчание было нарушено возгласом Жанны:
– А я, глупая, еще со времен юности о домике в деревне мечтала! Оказывается, хорошо, что Коля меня не послушал.
Она высказалась так искренне и так по-детски весело, что все присутствующие рассмеялись. И Жанна улыбнулась, довольная неожиданным эффектом, открыв при этом великолепный ряд зубов, слишком безукоризненно ровный, чтобы быть настоящим. (Лена впервые это заметила).
Напряжение мгновенно спало, обстановка окончательно разрядилась. Женщины с каким-то неестественным азартом занялись чаепитием, благо Кира вовремя подоспела с полным подносом ароматных изысков.
И все же Мила не утерпела высказаться:
– Когда негде работать, остается тяга к пьяному забвению. А если бы сейчас в каждой деревне построить два-три заводика по переработке сельскохозяйственной продукции, так и жизнь в ней стала бы совсем иная. Только кому там строить?..
Кира улыбнулась Миле, но в ее приветливости ощущалось настороженное ожидание.
– Ой, девчонки, простите. И с чего это я разошлась? Детство всколыхнулось. Я так любила бабушку… Последнее время я все воспринимаю в черно-белых тонах… – тяжело вздохнула Мила и вышла из комнаты. Галя последовала за ней.
Да, была счастлива!
А Инна вроде бы и не обратила внимания на то, что уже закончилась перепалка сокурсниц о прошлых проблемах деревни и города, на то, что все устали от споров. Она не отступилась от поднятой ею темы – критики советской эпохи. И Лера не выдержала ее посягательств.
– Я не намерена спорить с тобой, Инна. Хватит. Ты меня послушай. Все мы, иногородние, и особенно детдомовские, приехали в город за мечтой – учиться в вузе. Нас восхищали и обогащали блистательные лекции профессоров, в них была правда будущего, подтверждающая наши мечты. Педагоги были лоцманами и мощной опорой для нас, начинающих свой взрослый жизненный путь. Они призывали нас соединить в себе духовное и физическое здоровье.
Мы довольствовались малым, радовались малому, не страдали от нехватки каких-то вещей, справедливо полагая, что не в тряпках счастье. Не завидовали чужому достатку, ни перед кем не заискивали. Ходили тощие, скромно, даже бедно одетые, но счастливые. До сих пор помню, как мой жених-студент, отворачиваясь от меня, засовывал под манжеты рубашки обтрепанные рукава старенького женского, видно, сестриного свитера, который он поддевал для тепла.
Наш мир не ограничивался наукой. Мы погружались с головой в культуру: театры, выставки. Помните повальное увлечение «Биттлз», Высоцким, Окуджавой, потом пришла очередь классики. «Нас утро встречает прохладой» пели только потому, что музыку к ней написал не кто-нибудь, а сам Шостакович! Не упускали случая попасть на выступления столичных гостей, купив билеты на деньги, сэкономленные на ужинах, а по ночам жадно глотали книги. Вспомни «Звездный билет» западника Аксенова, стихи Роберта Рождественского, Вознесенского, песни Сальватора Адамо. В них был аромат счастья, радость, вдохновенная
– Замечу: западника Аксенова читали, – уточнила Инна.
– Охваченные азартом мечты, мы рвались в космос. Физики были лириками, лирики интересовались физикой. Из-под нашего неискушенного пера тоже выходили восторженные строчки стихов. Мы верили что любовь – отправная точка любого творчества. Мы гордились своим народом, страной и вносили свой посильный вклад в то, чтобы она была еще прекрасней. Родина для нас всегда была на первом месте. Вот и вся премудрость нашего времени!
«Старое доброе студенческое время по-прежнему сохраняет над нами свою власть», – благостно вздохнула Лена.
Рита одобрительно кивала головой, не напрашиваясь, но готовясь что-то добавить или выразить свое отдельное мнение.
– Прекраснейший образец идеалистической реанимации нашего прошлого! Понеслась душа в рай, размечталась. Уже забыла, каково тебе тогда приходилось. Не позволяй своему воображению разыгрываться, – раздраженно фыркнула Инна, но продолжать не насмелилась. Да и по тону Леры она поняла, что та не желает продолжения разговора.
«Недавно услышала подходящее к нашей ситуации выражение: настоящее – это обещание лучшего будущего, а прошлое и есть настоящее», – вспомнила Кира.
«По третьему кругу пошли вспоминать молодые годы! Я нисколько не сомневаюсь в том, что каждая из них говорит искренне и считает свое мнение неоспоримым, и я не вправе препятствовать их излияниям только потому, что они предсказуемы и поэтому неинтересны мне», – подумала Лена и снова уткнулась в фотографии в альбомах. Они рассказывали ей о жизни подруг много больше, чем их слова. И все же она оторвалась от альбомов, когда вновь заговорила Лера.
– …Бывают книги как опознавательные знаки, как вехи. Они дают возможность оставаться людьми, не сбиваться с пути, расширяют горизонты, – задумчиво произнесла Лера. – Лично для меня в школьные годы это была серия книг Айсберга «Физика – это просто», «Радио – это просто», «Телевидение – это просто» и так далее. Еще журнал «Наука и жизнь». Они открыли мне увлекательный мир науки. Художественной литературой я заинтересовалась несколько позже.
«Лера тридцать пять лет от звонка до звонка оттрубила в «номерном ящике». Всем известны строгости режимных предприятий. Дураков и лодырей там не держали. И то, что Лера проработала там столько лет и ее не сократили в лихие девяностые, говорит о многом. Уважали и ценили! А базу этому заложили прекрасные научно-познавательные книжки. И мне они дали беспримерно много: прежде всего – закваску экспериментатора», – тепло вспомнила Лена свои по-детски наивные опыты из этих пособий «для чайников» (как сказали бы теперь), проводимые в школьном кабинете физики.
Наступила тишина. Похоже было, что все женщины выстраивали в памяти свои ряды произведений, оказавших мощное влияние на их взгляды, на профессию. Выдержав приличествующую моменту паузу, Лера продолжила развивать свою мысль.
– Нам было не до идейных скитаний. Мы не шумели, не кричали, не агитировали, фигурально выражаясь, «при реве ликующей толпы не жгли книги». Мы не встречали людей, чуждых советской идеологии, и никто из нас не был гоним и не попадал в места не столь отдаленные. Ничей моральный облик мы не разбирали, ни за чье исключение из университета не голосовали. Нас даже краем не зацепила «мрачная фантасмагория советских реалий», о которых теперь подробно рассказывает художественная литература.