Вкус жизни
Шрифт:
Захожу в галерею. Всматриваюсь, изучаю. Каждое полотно – классический шедевр. В них чувство незыблемости, вечности, глубочайшая, интимная исповедь души автора. Эти картины достойны украшать дворцы. Бегло осмотрела сельские пейзажи. Отдала дань уважения деревенькам пятидесятых годов. Они, наверное, из скромного детства художника. В них четкое ощущение времени, эпохи.
А вот здесь снег совершенно живой, его хочется взять в руки и ощутить холод зимы. Удивительный бесконечно белый цвет!.. Здесь небо падает… Надолго застряла у Давиденко-мариниста. Там кипящая морская волна на меня накатывает, и появляется желание отскочить, увернуться… Тут она хрустальная, скользкая, прохладная… невольно мечтательно задумываешься о летнем отдыхе.
А какая
Интересно, он писал эти волны, глядя на море или на картины своего великого предшественника? Может, он подражал его манере письма или использовал методы учителя. Это ведь не возбраняется? Бывают талантливые копировальщики. Их работы не отличишь от шедевров гениев.
– Если Давиденко смотрел на море, то только не на Липецкое. В Липецком водохранилище волны в бурю свинцово-серые. Это я точно знаю. С Кирой к ее родственникам в гости ездила, – сказала Алла.
– …А какой диапазон, какая многоплановость и широта художнических интересов и возможностей у этого художника! Меня портреты заинтересовали. Они скромно притулились в углу, у самого сгиба стены. Я буквально запала на них. Вот липецкая мадонна Литте. Тонкая чувственная грань, доведена до трудно воспринимаемого совершенства… А тут я была не только восхищена, поражена, но и потрясена до глубины души. Давиденко сумел передать красками не только нюансы меняющегося света, но и живое тепло, исходившее от лица священника. Такое пришлось мне почувствовать впервые. Возможно, я просто раньше этого не замечала у других художников, а тут вдруг обратила внимание. И за это я тоже благодарна посещенной выставке.
Служительница рассказала, что еще в детском саду воспитатели обратили внимание на взрослые рисунки ребенка. А вот за пределы своей области он не вырывается… Почему?.. Может, классический стиль не в моде... Мне тогда, помню, что-то взгрустнулось…
И вдруг своего учителя рисования вспомнила. Как же его звали?.. Он был сухой, безразличный, неинтересный. Занимался тем, что по клеточкам перерисовывал картины знаменитых художников. И, как я уже тогда понимала, далеко не талантливо. Деньги этим зарабатывал. А до нас ему было мало дела. Ничему толком не учил, гасил желание больше знать и уметь. Не любили мы его.
– Быстро ты «расправилась» с Давиденко, мало о нем поведала, – удивилась Алла.
– Все эмоции Яичникову отдала, – пошутила Лена. – Как-нибудь в другой раз расскажу. Я переполнена воспоминаниями…
– И все же, кто из двоих тебе кажется талантливей, кого ты больше ценишь? – задала провокационный вопрос Инна. Она, оказывается, тоже внимательно слушала откровения своей подруги.
Лена неохотно ответила:
– Их нельзя сравнивать. Писать природу – одно, а человека – совсем другое дело. У Давиденко преобладает умение. Он в ряду талантливых пейзажистов. А в творчестве Яичникова новизна, психологизм, собственное видение, постоянный поиск, глубина восприятия и выражения чувств человека. Он особенный, индивидуальный. В этом его ценность. Этим он мне близок.
– И где это ты так навострилась разбираться в живописи? – весело, но с некоторой долей иронии спросила Инна, полностью переключившая свое внимание на Лену.
– В данном случае я демонстрировала Алле единение своих ощущений с предполагаемыми мною чувствами художника, а не профессиональную глубину познаний и умений автора. Это я оставлю специалистам. Я выражаю, но не навязываю своего понимания. Ты, возможно, составила бы о картинах этого художника иное мнение, иначе представила бы его мне. Тем и интересно искусство, что оно у всех людей вызывает разную гамму и степень чувств, неоднозначную палитру ощущений.
А «навострилась» я, как ты говоришь, от
Меня с детства влекла живопись, но я никогда не имела возможности выделить время на ее изучение, о чем всегда очень сожалела. Я задавала Татьяне Ивановне элементарные вопросы (ты же знаешь, они самые трудные!), а она отвечала в доступной мне форме. Как сейчас помню мои первые к ней вопросы: «Что я могу познать нового, изучая абстрактную живопись, в чем ее важность, нужность? Арт – это новый способ думать в искусстве? Объясните это совсем коротко». Она улыбалась: «Это темы для целого цикла лекций. Несколько фраз вам для понимания ничего не дадут. Они для специалистов. Найдете время, приходите, побеседуем».
Я еще в школе новую молоденькую учительницу рисования, точнее сказать, практикантку донимала своими вопросами, хоть мать и «жучила» меня за прилипчивость. Не мытьем, так катаньем принуждала ее к беседам. Я тогда уже в десятом классе училась и ко всему в жизни относилась слишком критически. Наверное, у всех детей раньше или позже случается такой период взросления.
Мнением Анны Константиновны я очень дорожила. Помню, пришла к ней с альбомом репродукций «Эрмитаж» и стопкой литературы, какую могла отыскать в библиотеке, и сказала: «Мне дали задание рассказать семиклассникам о современных художниках, точнее о выставке современного пейзажа, а я не могу говорить о том, чего не понимаю. Мне неловко сознаться, что я ничего не смыслю в искусстве живописи, но я обожаю смотреть на картины и думать… Вот проходила в городе мимо театра, и его тяжелые козырьки буквально придавливали меня к земле. Мне ближе воздушность форм строений. Когда я гляжу на такие здания, то сразу вижу легкие летящие движения рук художника, рисующего эти проекты. Хотя кому-то, наверное, красота видится в масштабности и грандиозности архитектурных объектов».
Ее удивило мое, как она выразилась, серьезное углубление в живопись. Она говорила, что обычно для детей яркий цвет и свет – главное в картинах. Дети любят праздник цвета и света, а я другая. В одной из первых встреч – она мне очень запомнилась – вели мы разговор о причинах возникновения различных направлений в живописи. Я, как и большинство профанов, была противоречива, категорична, резка и глупа. Мы говорили примерно так:
– … Что никому не понятно – так сразу авангард, а если ни на что не похоже – значит, модернизм. Для обоих направлений момент новизны является основополагающим. А некоторые стремятся столкнуть в одном произведении модерн и классику. Они отлично знают, чего хотят. Так, да? – нападала я на учительницу первой. – Наверное, сколько художников – если только они имеют свой почерк – столько и направлений? Незачем их под одну планку подгонять, искать в них общие черты, затушевывать их индивидуальность. Любые течения и направления в искусстве имеют право на жизнь – настаивала я, забрасывая ее вопросами. – Почему надо загонять художников в рамки, придуманные чиновниками от культуры или недобросовестными критиками? Так ведь не появится ничего нового, что бы открыло глаза людям на мир красоты. Надо дать творить, а жизнь сама отберет новое, лучшее, прогрессивное.