Вкус жизни
Шрифт:
И чего я совершенно не могу себе представить, так это доносительства и стукачества в нашей среде. Его не было ни из чувства страха, ни из корыстных целей, ни по идеологическим воззрениям, ни из тщеславия – сладкой тайной власти над людьми. Не было среди нас штатных провокаторов, которые нашептывали бы нам в уши: «товарищ недопонимает». Как-то мелочно, подленько это все выглядело бы для нас. И с диссидентами не доводилось пересекаться. Мы не участвовали в травле товарищей и во лжи не были замечены.
– Мы еще в детдоме на всю жизнь крепко-накрепко запомнили, что доносчику первый кнут полагается. Береженого Бог бережет, – по-своему интерпретирует слова подруги Лиля.
– Понятие свободы и воли в сознании наших людей мало разнесены.
– Мы не стояли в первых рядах, но… – Жанне тоже не удалось пробиться сквозь неожиданно бурные эмоции Леры.
– Не привелось нам вкусить и запретного плода стиляжничества. Никто нам в комитете комсомола не говорил: «Что это за халабуда на тебе надета?» А я могла бы на время из любопытства примкнуть к ним… Мы крутились как белки в колесе: учились, подрабатывали, увлекались… – все больше распаляясь, говорила Лера. Ее смуглое лицо побледнело, карие глаза расширились и сделались ярче.
– Хорошо сказала! – поощрительно кивнула ей Рита.
Адам и Ева
Лена с Аллой тихо шепчутся. Инна прислушивается к их разговору.
– …Недавно гостила у знакомой в Москве, – рассказывала Лена, – посетила выставку картин на Крымском Валу. Обнаружила там работы незнакомого мне современного художника Виктора Яичникова. Заинтересовалась. Сначала он выставлялся у себя на родине, теперь в Москву перебрался. Что мне, прежде всего, понравилось, так это социально-позитивная направленность его проекта. Положительное, доброе начало просматривалось во всем его творчестве. Почувствовала, что он художник редкой самостоятельности. Прекрасно соединяет «вчера, сегодня, завтра».
Внимательно вгляделась в картины. Чувствую, глубокий, умный художник. У него особенный, только ему свойственный взгляд на жизнь. Он выбирает интересный ракурс. И пишет не просто картины, а судьбы. Представляешь, закрываю глаза – и в подробностях вижу каждое его полотно. Такое нечасто случается.
Сначала пробежалась взглядом по рядам детских портретов. Психологически точные, в каждом характер. Они не приукрашенные, не лубочные. Поняла, что манера письма мне импонирует: какая-то дерзкая, уверенная. Потом обратила внимание на руки Иисуса на картине, помещенной в центре галереи портретов простых людей. (Он среди нас!) Руки великолепные, божественные: трепетные, чувствительные, тонкие. Они не четко выписаны, будто не сфокусированы, и чуть фосфоресцируют. Они, как и его душа, нам доподлинно непонятны, непознаваемы; в них тоже тайна.
Люблю рассматривать руки. Допустим, рука просящего и рука с перстом указующим… какие они разные!.. Поразительно, руки будто живут своей отдельной жизнью… Хоть я и дилетант, но даже меня трудно чем-то удивить.
– Мы живем в мире, где все бегут в толпе. Лицом к лицу – лица не увидать. Может, поэтому портреты сейчас не модны, – сказала Алла.
– У Яичникова не те портреты, о которых говорят, что они не модны. Портреты не парадные, как у Ильи Глазунова. Там я вижу руку мастера. Прекрасно пишет! А тут… каждый из них – открытие. В его картинах просматривается несомненный ум, юмор, необычайно тонкое, ему только свойственное видение, его собственная манера письма. Он не упивается эстетикой, сознательно играет формой. В его живописи есть моменты комического и трагического. Он не отрывает пространство от человека. И это свидетельство того, что его творчество – не игра со смыслами, а их поиск, потому что определяющим моментом истинного художника является: есть ли что ему сказать людям? Для меня это важно. Его работы разные по красоте, радикальности и консерватизму. Мне кажется, он еще ищет себя, многое пробует. Но то, что он уже нашел, – несомненно талантливо! Есть в нем дар, сниспосланный ему свыше. Интересно, он обласкан судьбой или
Я слышала от знакомых художников, что новаторство формы теперь отсутствует – все уже придумано, всё исчерпано, возможна только новая драматургия смысла. Я в теории ничего не понимаю и всегда ищу, кто бы просветил меня, темную. И мне кажется, что некоторые полотна Яичникова имеют целью разрушить дурновкусие таких вот, как я, дилетантов, – усмехнулась Лена. – На полотно «Утро» я обратила особое внимание. В красно-золотых красках зарождающейся зари стоит маленькая девочка. Оптимистично полотно смотрится, душу радует ожиданием счастья. Удачный сюжет налагается на прекрасный цветовой выбор. Задержалась около «Обнаженной». Воздушна, нежна, прекрасна, почти сливается с воздухом. И только поза девушки указывает на то, что лежит она на грешной земле, растворяясь в своих мечтах. Чудная метафора, как мне кажется.
Надолго меня приковала к себе картина «Каин и Авель». Каин потряс глубиной проникновения художника в самую его суть, в душу. Даже не зная сюжета, можно точно сказать: Каин – глубоко трагичная фигура. Как сейчас вижу: тяжелая лысоватая голова, крупные, но не грубые черты лица смертельно усталого человека. И вдруг это покатое, чуть сутулое плечо! Так талантливо изобразить внутреннюю непосильную ношу измученной, раскаявшейся души дано не всякому…
На застывшем от внутренней боли лице Каина глубоко запрятанная скорбь человека, осознавшего свершенное им злодеяние. Муки совести давят его. Вселенскую тоску вижу я в постановке его головы, в устало прикрытых тяжелых веках глаз, в сутулящейся под тяжестью греха спине (которую, кстати сказать, не видно, но она ощущается). И в слегка опущенном (нет границы подбородка), по-своему красивом, я бы сказала, умном, может быть, даже интеллектуальном лице. (В противовес Авелю, на лице которого, после Каина, трудно, по моему мнению, задержать свой взгляд).
Картина выполнена в кроваво-красных и черно-желто-розовых тонах, и, тем не менее, четко различима кровь на губах Каина. И мощная красная тень от лица к телу растекается следами и брызгами крови. Картина потрясает!.. Вечная тема зависти и предательства…
А как мне понравилась идея художника: «Адам и Ева – глубокие старики!» Прелестный сюжет, блестящая мысль! Смотрю. В первый момент вижу страшную старуху, суровую, коварную Бабу Ягу, колдунью или попросту ведьму. Всматриваюсь, вникаю. В лице нет умиротворения старческой мудрости. Строптивая, упрямая. Почувствовала острый, цепкий взгляд женщины, прожившей жизнь в борьбе за существование (а может, и с самой собой).
Потом в ее глубоко запавших, усталых глазах рассмотрела столько горечи по несбывшимся надеждам, столько перенесенной незаслуженной боли, что тоска залила мое сердце. А тут еще эта жесткая, скорбная, грубая складка вечно плотно сжатых обидой и мукой губ, глубокие морщины, избороздившие когда-то, наверное, яркое, гордое, прекрасное лицо этой много выдержавшей на своем веку женщины. Сколько запрятано в них трагичного, укрощенного, сломленного бедами, неоправданно загубленного мелочностью быта, сколько в них скрыто разочарования жизнью с когда-то любимым человеком!
А эти седые распатланные воздушные волосы! Они еще ершистые и говорят о былой пылкости ее неугомонной натуры. Прямая даже в старости линия рта выдает сильную, целеустремленную женщину. Она даже теперь не смиряется, бунтует, страдает, остро переживает, реально оценивая уже прожитое. И только иногда из глубины глаз острыми стрелами выносятся сомнения – «так ли жила?», «чего ради страдала, рвала себя?», «в чем ошибалась?», «стоила ли жизнь всех мучений?».
А то вдруг упрямство натянет тетиву суженных острых зрачков и колючий взгляд спросит: «Все вынесла и что получила? Укатали сивку крутые горки?» Вижу – нет, не укатали. У нее еще есть жизненные силы, есть крепость, потому что ей надо еще за многое отвечать, всем помогать, всех оберегать (может, внуков?)