Вкус жизни
Шрифт:
– И поделом ему, – зло бросила Инна.
– И опять умчалась моя мечта далеко-далеко... Что толку, что была ему верна. Счастья это мне не прибавило. И уважения тоже… Потом это бестолковое третье замужество. И снова жизнь щелкнула меня по носу. Зачем стараться выводить отношения в семье на более высокий уровень? Куда проще уходить от трудностей налево или плакаться в жилетку… А мне надоело быть главою семьи, домработницей, огородницей, женой большого, неприспособленного ребенка!.. Такое вот оно, наше мужество обреченных. Жить больно…
Теперь вот все трое ушли из моей жизни… и все остались в ней: кто горечью, кто тоской,
Голос Лили пресекся.
– …Лежишь долгими ночами, заклиная неприкаянные призраки утраченных грез, вслушиваешься в отголоски собственных поражений… Что толку вспоминать поруганную любовь, утраченное сомнительное доверие? Я сама выбирала таких мужей и платила за это непомерно высокую цену…
«Простодушная, верная, добрая, самоотверженная… и вот итог…», – подумала Аня.
– Душераздирающий сценарий. Довели тебя мужики до ручки, – неодобрительно хмыкнула Инна. – Я бы не позволила ничтожеству собой помыкать, быстро вышвырнула бы. Я тоже всегда сама сдавала карты, сама вершила свою судьбу, – добавила она энергично, будто от самих только этих слов наполняясь горделивой удалью и силой.
Жанна вклинила в рассказ Лили эпизод из жизни своей подруги:
– Только после шестидесяти Альбинин муж стал замечать, что и он бывает не прав, что ссоры по большей части происходят по вине его взрывного, самоуверенного и самолюбивого характера. Ему трудно мириться с этим пониманием, но иногда он уже перебарывает несдержанность, даже позволяет себе извиниться. Как-то сказал: «Как же меня бесит, когда ты начинаешь играть по моим правилам и говорить моим языком!» Он наконец-то взял на вооружение иронический подход к себе и собственным поступкам. Аля ценит это, поддерживает мужа в его потугах. И ей стало с ним намного легче, когда почувствовала с его стороны некоторое сочувствие и уважение. Подруга грустно шутит: «Вот умру, он приведет себе женщину – а он обязательно ее приведет, не сможет без няньки, – и той не придется мучиться, как мне. А вот научить ценить меня так, чтобы он не мог представить рядом с собой другую, я уже не успею».
«И мой отчим был таким», – вспомнила Лена.
«Истинный духовный поиск всегда связан со строгой самодисциплиной, которая больше присуща женщинам… по необходимости, конечно», – подумала Лера.
– Теперь я тоже часто завожусь, срываюсь, но только по причине своего нездоровья. А Георгий всегда бесился из-за своего дрянного характера, несдержанности, капризов. И чего добился?
– И до сих пор не оставляет тебя чувство тревожного волнения за его судьбу? Где он теперь? Расстались по обоюдному согласию? Списала вчистую? – полюбопытствовала Жанна.
– Был такой шанс, но…
– Кому достался?
«Все-таки какая-то Жанна порхающая. Лезет в душу, когда не просят. Коробит меня ее простенькая непосредственность», – недовольно затрясла головой Аня. И в ее собственных глазах при этом мелькала детская простоватость. Но она этого не могла видеть.
– Всевышний принял соломоново решение: никому.
– Как это?
– В аварию попал. Богу душу отдал.
– А принял ли Он её? К кому причислил? На небеса, небось, не послал. Скорее всего, в преисподнюю или в преддверие ада… там ему самое место, – сердито пробурчала Аня.
– Безупречный финал, – изрекла Инна удовлетворенно.
– Ты жестока. В этом тебе нет равных, – сказала Эмма.
– Ну-ну, толкни речь, как
И в ответ Инна получила обидчиво-испепеляющий взгляд.
– Спору нет, ты знаток в таких вопросах, – не сдалась Аня.
– Да уж не наблюдала жизнь с твоего насеста.
– А катись ты… – Сказано было в сердцах.
Аня изменилась в лице: «Мне бы Ленино жизнелюбие и стойкость, я бы тебе показала…»
– Ах, я полна раскаяния!
Лиля, казалось, не слышала их перепалки.
– …Кабы знать… Думала, ко мне никто больше не сунется. Возраст. Буду жить тихо, не привлекая внимания.
– Рада была избавиться? – прервала Лилю Инна.
«Она продолжает усугублять неприятные моменты», – забеспокоилась Кира. Лена заметила ее волнение и подумала: «Хозяйка дома, как хорошо настроенный камертон».
– Что же ей теперь, под поезд бросаться? – вспыхнула Аня.
– Мне это не померещилось? Как часто мы принимаем желаемое за действительное! – тут же поддела ее Инна.
«Опять эти ее перевертыши!» – разозлилась Аня.
– Бог с тобой, Инна! Как можно? Какой бы плохой человек ни был, его все равно жалко. Таким он был по причине неудач. Не раскрутился, не сумел. Страдал. Настроение – хуже некуда. В депрессию впадал: мрак запустения в душе, все немило. Не читалось, не спалось, не работалось ему, даже от телевизора воротило. Вот он и цеплялся ко мне.
«И этому нашла оправдание», – неодобрительно подумала Лера.
– И почему мне не везло, ведь не так уж много мне было нужно, чтобы быть счастливой: чуть-чуть тепла, нежности, понимания. Обязательность, ответственность, способность к анализу, критическое отношение к жизни, самоотверженность – все это я оставляла самой себе... Нет, все-таки истинное исцеление и покой способно принести только одиночество. Зачем усложнять и без того запутанную жизнь…
– И с Георгием ты не жила, а «развлекалась», – совсем по-старушечьи жалостливо вздохнула Аня. – С ним ты как на «русских горках»: то в яму, то в канаву.
– Так его! – злорадно усмехнулась Инна.
– Слава Богу, детей не трогал. Они для него будто не существовали. Иначе и дня его рядом не потерпела бы.
– И все-таки немного сожалеешь, что разбежались, – решила Аня.
– Сожалею? Было бы что терять. Чем ему хвалиться? Разве что заурядным линялым экстерьером. И при великом желании много хорошего в себе не накопал бы. Сколько их по России, таких вот Георгиев… талантливых, непутевых, несостоявшихся. Не греют… Я не могу отделаться от мысли, что благосклонная фортуна по неведомой мне причине намеренно обходила меня стороной. Это не упрек высшим силам, а констатация печального факта… Куда меня повело, а?! Ладно, поплакалась и будет, – закончила Лиля, больше не желая пускаться в воспоминания.
Она натянуто улыбнулась. Она явно храбрилась, стараясь представить грусть пренебрежением. А у самой во время откровений понурая, свинцовая тоска в глазах… мол, такая уж моя недоля. Душа ее смята, исковеркана и все же неподвластна внешним мерзостям. Она по-прежнему искренне расположена к добру и подвержена минутам одинокого вдохновения. Еще живая…
– Жизнь необъятна и прекрасна, но испоганить ее можно в одночасье: тот закрутил роман на стороне, кому-то подставили подножку, и он вылетел с работы, а кто-то слишком слаб, чтобы жить в этом мире, – резюмировала Жанна, чтобы поддержать беседу.