Во имя отца и сына
Шрифт:
– Да еще каких неожиданностей! И никогда не думаешь. Такую неожиданность тебе преподнесут, что от стыда умереть можно. А насчет противоречий, так ты бы погодила с ними, с этими вашими противоречиями. Сначала вырасти, выучись, стань человеком, место свое в жизни найди, а тогда уж и противоречь себе на здоровье.
Лада почувствовала себя уязвленной. Поставила на стол чашку, стакан в серебряном подстаканнике и масло: здесь она хозяйничала, как дома. Потом пододвинула пластмассовую хлебницу с батоном старику - хлеб резал всегда сам Сергей Кондратьевич - и сказала не
– Дедушка, ты считаешь, вы хорошо поступали, что в свое время не противоречили?
Не жажда спора толкала ее на эти вопросы, а желание поскорее высказать то, что накопилось у нее за эти несколько январских дней, все то, что для нее самой казалось новым и неожиданно важным. Сергей Кондратьевич посмотрел на нее внимательно, и на лице его отразилась душевная горечь.
– Что ты знаешь, внучка, о нашем времени? Ничего… Жизнь - она штука хитрая. И прошлого целого народа нельзя зачеркнуть или запятнать ошибками. Нельзя, невозможно, - убежденно повторил он и, нахмурившись, начал нарезать хлеб.
Лада не обратила внимания на то, как дрожат его руки: в ее возрасте наблюдательность бывает односторонней, юности не присуща проницательность опытного человека. И Лада, не подозревая, что она задевает чувствительные струны дедушкиной души, сказала не свои, а чужие слова:
– Но нам не нравится ваше прошлое. Мы не хотим, не понимаем и не принимаем его.
Она резко вздернула огненно-рыжую голову, выпрямилась, и старик увидел, как пухленькие щечки ее вспыхнули от волнения. Ее непосредственность обезоруживала, и Сергей Кондратьевич подавил в себе суровость и заговорил ровным приглушенным голосом:
– Прошлого нашего не трожь. Оно не только наше - оно и ваше. Не будь его, кто знает, и вас бы не было. Потому что прошлое наше - героическое. Оно - сплошной подвиг… Любое прошлое любого народа - оно фундамент будущего. А попробуй, построй дом без фундамента, что получится? Долго ли простоит такой дом? Были у нас горячие головы и раньше, до войны, которые топтали прошлое, хотели, чтоб народ забыл его. Чтоб люди забыли свой род и племя. В войну пришлось вспомнить и Александра Невского, и Суворова с Кутузовым, и слова Ленина о национальной гордости. Я вот всю войну у станка простоял, а ты отца своего спроси, пусть расскажет, как это прошлое пригодилось им на фронте, что оно за оружие, наше прошлое, и какая в нем сила.
– Ну, дедушка, мы с тобой о разном говорим.
– Нет, не о разном. Фашистов мы одолели в советскую эпоху. И Днепрогэс, и Магнитку, и сотни новых заводов тоже в советскую эпоху построили, и на Северный полюс слетали, и даже в хваленую Америку через этот полюс перемахнули. Все было в нашем прошлом. И делал это народ, Советская власть, та самая, которая кой-кому поперек горла стоит. Кидаются они на нее со всех сторон, как свора борзых, да ничего сделать не могут. А теперь и изнутри пытаются, на разных там недорослей надеются… Не выйдет. Кишка тонка. Вот это ты и запомни. И всем, кто будет поднимать руку на наше прошлое, так и говори, что они замахиваются на наше настоящее и будущее, на Советскую власть.
Почувствовав
– Дедушка, а ко мне Сега не заходил?
– Сега? Что это такое?
– вскинул он белые брови, глядя прямо на внучку.
– Сега Баранов? Мальчик из нашего класса, - пояснила Лада.
– Баранов? А почему Сега?
– рассуждал старик.
– Как его зовут по-человечески? Сигизмунд, что ли?
– Да нет же, тогда было бы Сига, - засмеялась Лада.
– Ну Сергей, понимаешь?
– Ах, Сергей, - протянул дедушка.
– А что ж, Сережа не нравится? Неприлично или как?
– продолжал допытываться Сергей Кондратьевич.
– Нет, почему же. Это старо. Со времен Петра Первого все Сережа да Сережа. Приелось, понимаешь?
– Лада сморщила свой маленький носик, тронутый линялыми веснушками, и добавила, словно в оправдание: - У нас в классе есть один мальчишка по имени Барс. Барсик Елонский.
– А волка или крокодила нет?
– без улыбки спросил Сергей Кондратьевич.
– Ты все шутишь, дедушка. А что тут такого? Всякие есть хищные имена: Лев, Тигран, Леопард или Лео.
– Нет, отчего же, - перебил дедушка, - я не против Барса Елонского - это даже звучно. Сега Барсович - тоже ничего. А вот Волк Баранов - как-то ни к селу ни к городу, - с деланной серьезностью отозвался Сергей Кондратьевич и добавил: - Так ты и меня уже Сегой зови.
– Давай лучше чай пить. Он получился на славу, - миролюбиво проговорила она и стала наливать свежий душистый чай в дедушкин стакан.
– Тебя сегодня ждут дома. Так что ты попей чайку и поезжай. Чтоб не волновались, - посоветовал дед.
Коля пришел домой. Мать, закрывшись во второй комнате, разговаривала с Ладой. Отец лежал на диване и читал газету. Константин Сергеевич сурово предупредил сына, указав кивком на дверь комнаты:
– Не ходи.
Коля понял и отправился на кухню перекусить. Заглянул в холодильник.
Там ничего не было, если не считать сырого мяса, заготовленного на завтра. На подоконнике в кастрюле обнаружил щи. Они у него не вызвали энтузиазма, но, как говорится, голод не тетка. Он поставил кастрюлю на газовую плиту.
Минут через десять на кухню пришла Лада, пунцовая, но улыбающаяся. Преодолевая неловкость, спросила.
– Ты что ешь?
– Щи круглосуточные на мясном отваре. Восемь копеек порция. Будешь есть или деньгами возьмешь - на кино?
– дурачился Коля.
– Давай лучше поедим, - улыбнулась Лада, заглядывая в кастрюлю.
– Ну как твои дела?
– с веселой миной осведомился Коля.
– Пронесло?
– В общем, да. Отец все еще дуется.
– Считай, что пронесло. Могло быть хуже, - философски изрек Коля. В кухню вошла мать.
– Вспомнил!
– обрадованно воскликнул Коля.
– Ах, черт возьми!
– Широкое лицо его сияло. Всю дорогу, напрягая память, он пытался вспомнить, где и когда встречался раньше с Глебовым. Наконец вспомнил.