Во имя отца и сына
Шрифт:
– Какой урок, что ты мелешь, - сердилась мать. И как все матери, она не хотела допускать и мысли о каком-нибудь плохом поступке своей дочери. Уже уходя в кухню, недовольно и с натянутым недоумением прибавила: - Вон и отец хлопнул дверью. А чего хлопать - сам не знает.
Константин Сергеевич и в самом деле не знал, почему он хлопнул дверью. Вернее, вначале, когда надевал на себя пальто и нахлобучивал на голову треух, он был убежден, что дочь провинилась, а когда вышел на улицу и вдохнул пахнущий весной сладковатый мартовский воздух, вдруг понял, что он не знает, в чем именно состоит ее вина. Его возмущало, что дочь была в каком-то кабачке,
Казалось, он нашел достаточно веские основания для упреков. И прежде всего - ложь. Лжи он не потерпит. И недоумевал: почему не может найти общего языка с дочерью. Вот ведь с Колей - все отлично, никаких недоразумений. Растет хороший, правильный парень, работает, учится, радует родителей. А ведь говорят, что мальчишки - народ более трудный, чем девчонки. У Луговых же все наоборот. "А может, мы сами в чем-то виноваты, может, не нашли верный подход к ней, не тем ключом открывали этот ларчик. Дело прошлое - история с поездкой на турбазу. Поговорили, пошумели между собой. А главная виновница - Лада - осталась как-то в стороне. Поняла ли, осознала ли она всю глупость своего поступка, позор свой?" Вот в чем вопрос, и ответа на него Константин Сергеевич не находил. Что у ней на душе, в мыслях? Чем она живет, к чему стремится, что любит и что ненавидит? И как поступить сегодня? Отец прав - криком, пожалуй, делу не поможешь. Нужно просто поговорить, спокойно, толково, чтоб понять друг друга.
С такими мыслями примерно через час Константин Сергеевич возвратился домой. Лады еще не было. Он молча разделся, взял газету и прилег на диван. Дверь в комнату, где занимался Коля, была открыта. Из кухни позвала жена.
– Чего тебе?
– недовольно откликнулся Константин Сергеевич.
– Ну поди же, поди, дело есть.
Во время отсутствия мужа она уже поговорила с сыном и окончательно убедилась, что ничего такого не случилось. Конечно, нечего ей там делать - дите еще. Да к тому же ложь. Тут она не находила оправдания дочери. Константин Сергеевич нехотя поднялся, пошел в кухню, стал в дверной раме.
– Ну? Слушаю.
– А ты присядь, возьми табуретку и садись.
– Ну, говори, говори. Может, мне стоя удобней тебя слушать.
– Ты что ж это убежал, не попрощался с Клавой, никому ничего не сказал. К чему такое, Костя? Вспылил неизвестно из-за чего. Ты руководи собой. Подчиненными руководишь, и, говорят, неплохо, а собой не можешь. Ай как не хорошо!
И от ее полушутливого ласкового тона, который был хорошо знаком ему и который всегда гасил его вольные и невольные вспышки, Константин Сергеевич тепло, признательно заулыбался и сказал примирительно:
–
– А почему б и нет. Все ж таки свое, родное. Завод - тот же дом.
– Конечно, конечно. Только я ее насквозь вижу. Литейщики подводят механический. То есть, ее сына подводим. Порядком брак даем. Вот она и решила нас поучить.
– И то дело, и надо вас учить. Что ж, так и будете брак поставлять. Молодец, Клава, коли так.
– Ну-ну, пусть поучит. Девчонки у меня с формовочной зубастые.
– Так ведь не зубами же форму делают, а руками.
Ужинали без Лады - не стали ждать. Но спать не ложились и о ней не говорили, помалкивали. Она пришла веселая, довольная. Глаза блестят вкрадчиво и виновато.
– Вы уже поужинали?
– спросила машинально, чтоб что-то сказать. Не отрываясь от книги, отец спросил:
– Что так долго?
– Он читал толстую "Куклу" Болеслава Пруса. Увлекся.
– Засиделись, - ответила скороговоркой и ушла в комнату, где занимался Коля. Мать спросила вдогонку:
– Где ж это так долго засиделись?
– У девочки. Из нашего класса, - донесся до них уверенный ответ. Родители переглянулись. Ответ был столь естественный, что у матери снова появилось сомнение: ошиблись насчет кафе, обознались. Да и отец уже готов был поверить ей. И тогда Коля вышел в комнату, где сидели родители, и, покачивая головой, возмущенно произнес:
– Ну и ну… - Выждав паузу, спросил появившуюся в дверях сестру: - А кто этот, что с тобой сидел… с квадратным лицом?
– Где?
– быстрым изучающим взглядом пробежала по лицам родителей.
– За столиком. В кабачке, - пояснил отец, - теперь уже отложивший в сторону "Куклу".
Она все поняла: знают, видели. Вспышка смущения легкой тенью скользнула по ее лицу лишь на миг и тут же погасла. Сказала совсем весело, как ни в чем не бывало:
– А-а, вы смотрели? Правда, было интересно?
"Актриса", - подумала мать и, прикрыв веками глаза, тяжело вздохнула.
– Погоди, я что-то не пойму. Где было интересно? У подруги?
– Голос отца пока еще ровный, но уже на пределе, готовый сорваться.
Его вопрос несколько сбил с толку дочь, но по лицам брата и матери она догадалась, что ее видели по телевидению. Сказала тоном капризного ребенка и надула пухленькие губки:
– Да что вы меня разыгрываете! Ну знаю же - видели. Смотрели передачу из молодежного кафе? Нас пригласили, было очень интересно. Ты знаешь, Коля…
– Кто пригласил?
– перебил ее скороговорку твердый вопрос отца.
– Знакомые ребята.
– Ребята или дяди?
– Это спросила мать.
– Да что ты, мама, ну, конечно, ребята, с которыми встречала Новый год, - быстро ответила Лада и немножко смутилась.
– Тот самый? С которым на турбазу ездила?
– Этот вопрос отца прозвучал жестоко. Лада вспыхнула, ресницы затрепетали, глаза заблестели слезой. Мать решила смягчить накаляющуюся атмосферу, заговорила своим обычным примирительным тоном:
– Нас что беспокоит? Неправда. Ты опять говоришь нам неправду. Сказала, что занималась у подруги. Оказывается…
– Ложь, снова ложь, - не удержался Константин Сергеевич.
– Никакой лжи нет, - ответила Лада.
– Сперва занимались. Потом за нами заехали эти ребята…