Волаглион. Мой господин. Том 2
Шрифт:
Я хочу ее придушить.
— Знаешь, на секунду я решил, что в душе ты хороший человек, однако... ты такая же мразь, как они.
— Свали, ради всего нечистого.
— С радостью! И одновременно большим сожалением, ибо сегодня я совершил ошибку, о которой весьма сожалею — спас тебя от размозжения черепа!
Кидаю в Сару мокрую от снега тряпку и театрально захлопываю дверь в спальню. Жест горяч и громок, судя по хлопку — возможно, слишком громок и пылок и скоро я буду корить себя, конечно, за это знакомое проявление эмоций, но меня разрывает
Я почти дохожу до своей спальни, как замечаю знакомый силуэт. У дверей библиотеки мечется Олифер. Отлично. Уже предвкушаю неприятности. Хотя куда хуже того, что происходило со мной последние дни? У меня эмоций не хватает для реакции. Иссяк!
Захожу в библиотеку.
Олифер исчез. Между пыльных стеллажей бродит настороженная тишина. Закатываю глаза и заваливаюсь в кресло, кладу ноги на столик, растекаюсь по мягкой светло-коричневой обивке. Вдыхаю запах старинных книг. В моем теле болит каждая косточка, и хочу я одного — заснуть, чтобы, в конце концов, больше ни о чем не думать. День — сущий кошмар.
Недолгим я вдруг подпрыгиваю. Рядом раздается шлепок. Осматриваюсь. На полу книга из белой кожи. Неохотно тянусь к ней, открываю, чтобы положить себе на морду и заснуть, но на страницах, к моему ошеломлению, вижу фотографии. И года.
Черт возьми!
Это вторая часть книги с жертвами Сары.
Листаю, листаю, листаю...
Ага-ага, здесь есть Рон. Вот это да! Альбом поистине толстенный. Иисус родимый, сколько же мужчин она убила? Если каждое фото в альбоме — призраки дома, то на счету ведьмы и демона больше сотни человек.
Останавливаюсь на фотографии шестьдесят шестилетней давности. Всматриваюсь. На ней... Волаглион! Но корни волос не черные. От корней до кончиков — цвета соломы. Глаза не источают тьму. Наоборот. Он искренне улыбается, самой светлой и игривой гримасой из всех, что я видел, он источает очарование, склабясь жемчужными зубами, и в усмешке приподнимает одну бровь, словно флиртует с фотографом.
Затем я смотрю на мальчика, которого обнимает Волаглион. Он кажется знакомым. Черты лица, угрюмо-отстраненный взгляд из-под широких бровей...
Внезапно на меня снисходит озарение.
Этот маленький мальчик — мой отец.
ГЛАВА 10. Самый лучший друг
Мой отец ненавидел своего отца.
Дедушка бросил его классическим киношным ходом — вышел из дома и не вернулся, когда тому было четыре. Роковой день откупорил пробку безумия. С каждым годом оно вытекало все гуще и быстрее, у отца неотвратимо ехала крыша, он опускался ниже и ниже: паранойя преследования темными силами, религиозная секта, ненависть и страх перед всем, что хоть малость попахивает магической аурой — эти атрибуты сопровождали отца, сколько я помню.
И сейчас, когда держу в руках фотографию моего крошечного чокнутого папочки в объятьях Волаглиона... вся жизнь рушится на голову.
Воспоминания, которые я
Почему же мой отец рядом с демоном? Я нахожу лишь один (невероятно сумасшедший, поразительный, ужасающий) ответ на свой вопрос.
Вырываю из альбома фотографию и прячу в карман брюк.
Я должен найти Сару. Возможно, она солжет, но сам я ничего не хочу предполагать раньше времени.
Ставлю некролог жертв на полку. Намереваюсь пойти к ведьме, но... она ведь прогнала меня. Проклятье! Я назвал ее мразью, кажется. Не лучший момент для вопросов, придется чуть-чуть подождать.
Тяжело втягивая воздух, маюсь, пересекаю библиотеку из угла в угол, замечаю на полке черную книгу.
Название — «Демонология».
Оба-на!
Сажусь с ней в кресло. Снова попробовать уснуть? Голова раскалывается. А к утру Сара успокоится. Я пойду к ней, извинюсь и спрошу о фотографии.
Хотя извиняюсь я ужасно. Надо заранее подготовить речь.
Честное слово, извиняюсь я так, что потом надо извиняться за извинения.
Листаю книгу в поиске нудного текста, который утопил бы меня во сне. Некий демонолог Синистари — ей-богу, с таким именем он сам не демон? — пишет, что демон способен принять телесную оболочку, вселившись в человека, но его можно будет изгнать. Поэтому демоны предпочитают использовать для этих целей трупы недавно убитых, как правило, повешенных.
Задумываюсь. Почему Волаглион тянет со вселением в мое тело? Зачем ждать полнолуния? И я уже провел в доме сорок семь далеко не одно полнолуние!
— Не помешаю?
Поднимаю голову. Иларий. С тарелкой пахучего камамбера (обожаю!) и моцареллы.
О, спаситель! Вовремя. Сильнее, чем спать, я хочу только жрать.
— Ты принес еду. За это я прощу тебе все на свете.
Он улыбается, подает тарелку и по-турецки садится на ковер у столика. Я набиваю рот сырами. Жую. Потрясающий соленый вкус, черт возьми.
— Как ритуал? — чавкаю.
— Ну, у жертв выкачали кровь и...
— Стой! Обойдусь без подробностей.
Иларий понимающе кивает и осторожно интересуется:
— Рекс, тебя что-то беспокоит?
Он произносит мое имя почти задыхаясь. Снимает кошачьи очки. И его лицо смягчается: форма оправы придавала искорку хитрости чертам, без нее Иларий похож на смазливого подростка. Честно говоря, он в принципе как-то отличается от парня, которого я знаю. Взгляд другой.
— Клянусь, Ларик, ты самый лучший друг, который у меня когда-либо был. Каждую вибрацию настроения замечаешь. Я иногда поражаюсь! Но не переживай. То, что творится в моей голове — проблема, с которой мне придется разобраться самостоятельно. Хотя я рад, что у меня есть такой чуткий друг, как ты. Спасибо.