Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
— Мужики, — сказал я, после минутного размышления, — лопасти снимаем. Колесо без них покатим — легче будет. А на месте установим обратно.
Пётр с Ильёй схватились за инструмент — лопасти сняли быстро, аккуратно складывая их у берега. Каждая — тяжелая, дубовая, пропитанная дегтем от гниения. Колесо стало голым, но от этого не на много легче. Закрепили верёвки: одну — к ободу, вторую — к могучему дубу на берегу, чтоб, если сорвётся, не унесло течением. На третьей сделал петлю так, чтоб одним рывком развязать, протянули через рядом стоящие деревья к
— Ночка, не подведи, красавица.
Она же повела ухом, словно понимая важность момента.
— Всё, орлы, — скомандовал я, проверив узлы. — Катим. Осторожно, помост скользкий. Митяй, ты позади иди, доски подкладывай, чтоб назад не покатилось.
Колесо, поскрипывая, двинулось по доскам. Помост аж стонал от тяжести, прогибаясь под колесом да нашими ногами, река под ногами ревела, как голодный зверь, а пот градом катил по спинам. Рубахи промокли насквозь, хоть выжимай. Я держал управляющую верёвку, направляя колесо, Пётр с Ильёй толкали сзади, крякая от напряжения, Прохор тянул спереди, готовый дать команду Ночке — та его почему-то лучше всех слушалась, а Митяй шустро подкладывал доски под колесо, чтоб то не откатывалось назад при малейшей передышке.
— Ещё, ещё немного! — кричал я, перекрикивая шум воды. — Давай, Ночка, тяни!
Напряжение висело в воздухе, как перед бурей, — один неверный шаг, и колесо в воде, а мы за ним. Доски под ногами скрипели, каждый шаг приходилось выверять, как на минном поле.
Когда оставался последний рывок, чтоб поднять колесо в пазы, установленные на опорах в воде, Митяй, чёрт малой, поскользнулся на мокрой доске и с воплем, похожим на крик подбитой птицы, плюхнулся в ледяную Быстрянку. Вода взбурлила, словно кто-то бросил в неё огромный камень, я рявкнул, не отпуская своей верёвки:
— Верёвку ему! Быстро!
Илья, ловкий, как кот, несмотря на свою медвежью комплекцию, кинул конец запасной верёвки, за которую малой уцепился, кашляя и отплёвываясь. Течение тащило его, но он держался крепко, хоть руки и посинели от холода мгновенно.
Прохор с Петькой, отпустив колесо до ближайшей доски, которую установил Митяй перед своим славным падением, метнулись к берегу, вытащили его, мокрого, как щенка после дождя, на твердую землю. Митяй стучал зубами, но всё равно ухмылялся, хорохорясь:
— Егор Андреевич, холодно, зараза! Как в проруби искупался!
— Дурак, — буркнул Пётр, растирая его снятой рубахой. — Смотри под ноги! Чуть колесо не упустили из-за тебя!
— Что колесо, — вставил Прохор, — он мог и концы отдать! Быстрянка шутить не любит.
— Прохор, костёр разводи, — велел я, убедившись, что колесо надежно закреплено и не скатится в наше отсутствие. — Петь, растирай малого, пусть отойдёт. Перекусим, раз пауза. Да и передохнуть не помешает, а то надорвемся.
Прохор засуетился с дровами, огонь скоро затрещал, жадно поглощая сухие ветки. Митяй, дрожа, сидел у огня, вытянув руки к пламени. Мы, сев у помоста, развернули
Митяй, отогревшись у костра жевал уже второй кусок пирога, бурча:
— Рыбачить легче было… Там хоть не тонешь.
— Ещё раз свалишься, — подколол Илья, прихлёбывая квас, — таких лещей тебе надаю, что даже удочка не понадобится.
Мужики заржали, а я, доев, прикидывал как бы упростить нам задачу.
— Давай значит так, — сказал я, окинув взглядом скользкий помост и нахмурившись, — направляющие мастерим. Доски в два ряда, гвоздями скрепим, чтоб колесо ровно шло. Без них оно так и будет как пьяное туда-сюда заваливаться.
Мужики уставились на меня с сомнением. Прохор даже рот открыл, а Илья почесал затылок, словно пытаясь представить мою задумку.
Показав задумку на примере двух коротких досок, которые уложил параллельно, Пётр с Ильёй тут же схватились за молотки и принялись за дело с таким рвением, будто всю жизнь только и делали, что прокладывали рельсы по мокрым помостам. Я с Прохором взялся пилить доски до нужной длины — старательно отмеряя и отпиливая, чтобы все было ровно, без перекосов. А Митяй, отойдя от своего незапланированного заплыва, все ещё бледный, но с горящими глазами, таскал гвозди из мешка, что привезли с собой.
За час работы, обливаясь потом и перекрикиваясь над шумом реки, соорудили направляющие — две ровные полосы, как настоящие рельсы, прибитые к помосту крепко-накрепко. Я проверил их, пройдясь по всей длине и, попинав ногой, — держались крепко, не шатались.
— Добротно сделали, — похвалил я мужиков, которые стояли, опираясь на инструменты и отдуваясь.
Колесо теперь должно было катиться по этим направляющим, как по маслу, не виляя и не угрожая сорваться в бурлящую Быстрянку. Ночка, привязанная к длинной верёвке, ждала своего часа, изредка фыркая и нетерпеливо переступая с ноги на ногу, словно понимала важность момента.
— Ну что, готовы? — спросил я, глядя на усталые, но решительные лица мужиков.
— Готовы, Егор Андреевич, — ответил за всех Прохор, почесывая бороду.
— Пошли, мужики, рывок! — скомандовал я, и все разом взялись за дело.
Колесо медленно двинулось по направляющим. Мы кряхтели, сопели, ругались сквозь зубы, но не отступали. Доски под ногами скрипели, как старые половицы в заброшенном доме, Быстрянка бурлила под помостом, напоминая о себе грозным рокотом, но мы продолжали толкать и тянуть.
Ночка, почуяв наше напряжение, тоже вложила все силы — фыркая и напрягая могучие мускулы, она тянула свою верёвку, помогая дотащить колесо до края помоста, где располагались пазы для крепления.
— Ещё немного! — подбадривал я, чувствуя, как пот заливает глаза. — Давай, орлы, ещё пять шагов!
Наконец, после, казалось, бесконечных усилий, колесо дотащили к самому краю помоста, прямо к пазам, выдолбленным в крепких дубовых балках. Теперь предстояло самое сложное — развернуть, поднять его и вставить в эти пазы так, чтобы оно село ровно, без перекосов.