Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
Её рука вздрогнула в моей, и она задумчиво покусала губу — привычка, которую я уже полюбил:
— А что ещё в том городе чудесном?
— О, есть и другие диковины. Например, летающая повозка — как птица с крыльями. Она поднимается в небеса, выше облаков, и пилот смотрит вниз, как на ладонь. Или корабль под водой — как водяной змей, что может месяц прятаться в глубинах, не выныривая.
Гроза между тем разгулялась не на шутку. Очередной раскат грома заставил Машку вжаться в меня ещё крепче. Дождь барабанил
— А люди там какие? — шепнула она, пряча лицо у меня на груди.
— Разные. Есть мудрецы, что постигли тайны природы. Есть мастера, что строят те самые чудеса. А есть простые люди, как мы с тобой, только живут они в достатке — у каждого дом тёплый, еда вкусная, одежда добротная.
— И болезни не берут их?
— Берут, но не так часто. Есть там лекари особые, что знают, как недуги лечить. Они могут даже заглянуть внутрь человека, не разрезая его, и увидеть, что болит.
Машка подняла голову, во взгляде мелькнуло что-то тревожное:
— А душа у них есть? Или они как бесы какие?
Я погладил её по щеке, чувствуя под пальцами нежную кожу:
— Душа есть, милая. Такая же, как у нас. Они любят, горюют, радуются. Только живут в мире, где человек победил многие беды — голод, холод, тьму.
— И как же они всё это придумали? — спросила она, устраиваясь поудобнее.
— Учились, Машенька. Передавали знания от отца к сыну, от учителя к ученику. Каждый добавлял что-то своё, как капельку в большую реку. И вот текла эта река знаний сотни лет, пока не стала морем.
Молния полыхнула особенно ярко, на миг осветив избу белым светом. Машка вздрогнула и крепче обняла меня.
— Егорушка, а ты думаешь и вправду такой город может быть? Не во сне, а наяву?
Я замолчал, слушая, как дождь постепенно стихает. Как объяснить ей, что я не просто видел этот мир, а жил в нём? Что все эти чудеса для меня были обыденностью, как для неё — печь топить или корову доить?
— Видел, Машка. Но теперь я здесь, с тобой. И знаешь что? Мне здесь нравится больше.
— Почему? — удивилась она. — Там же всё так чудесно!
— Потому что здесь есть ты, — сказал я просто. — А без тебя мне и все чудеса мира не нужны.
Она зарделась и спрятала лицо у меня на груди. А я смотрел в окно, где дождь уже почти прекратился, и думал о том, как странно закручивается жизнь. Был у меня мир технологий и комфорта, а счастье нашёл в этой простой избе, рядом с девушкой, которая считает чудом электрическую лампочку.
Где-то вдали прогремело последним громом, и из-за туч показалось солнце.
Она долго молчала, потом вдруг спросила:
— А сможешь такое здесь?
— Постепенно, — кивнул я, целуя её в лоб. — Сначала малое — мельница, теплицы, лесопилка. А там, глядишь, и до железного коня дойдём.
Машка
— Интересно то как получается! И прям летают?
— Прям летают, солнце моё. Выше облаков, выше птиц, — провёл рукой по её волосам, мягким, как шёлк. — Представь себе железную птицу, огромную, как изба. Внутри люди сидят на лавках, а за окошками — облака, словно пух лебяжий, и земля внизу, как лоскутное одеяло.
Машка зажмурилась, будто пыталась увидеть это своими глазами. Её ресницы дрогнули, а на губах появилась улыбка — детская, восторженная.
— А люди не боятся? Не падают оттуда?
— Бывает страшно, — признался я, вспоминая свой первый полёт. — Но там всё продумано, всё крепко. Железные канаты держат, железные жилы, прочнее дубовых брёвен.
— А ещё, — продолжил я, — есть такая штука — телефон. Как голубь почтовый, только быстрее. Говоришь в трубку, а человек за тридевять земель тебя слышит, будто рядом стоит.
— Врёшь! — ахнула Машка, приподнимаясь на локте и заглядывая мне в глаза. — Такого не бывает!
— Бывает, солнце моё, — рассмеялся я, ловя её взгляд. — И не такое бывает. Есть зеркала волшебные — в них не только себя видишь, но и всё, что в мире творится. Новости из дальних стран, картинки цветные, песни да пляски.
Она закусила губу, явно пытаясь представить себе всё это великолепие. В её глазах плескалось сомнение, смешанное с восторгом.
— А в том мире… — начала она осторожно, — люди счастливее нас?
Вопрос застал меня врасплох. Я задумался, глядя в потолок, где плясали тени от лучины.
— Не всегда, — ответил честно. — У них больше вещей, больше удобств. Но счастье-то не в этом. Бывают богатые купцы с каменными палатами, да только внутри пусто — ни любви, ни радости.
Машка кивнула, словно услышала именно то, что ожидала.
— Ты потому и здесь? — спросила она тихо, так тихо, что я едва расслышал сквозь шум дождя.
— Может быть, — улыбнулся я, не желая вдаваться в подробности своего «перемещения». — Судьба порой закручивает такие виражи, что сам не поймёшь, как очутился там, где сейчас.
Она закрыла глаза, прислушиваясь к моему голосу, а дождь за окном барабанил, как будто не собирался прекращаться. Капли стекали по стеклу, сливаясь в извилистые ручейки, будто слёзы какого-то древнего великана.
Полдня мы провели так — я рассказывал разные истории, которые мне «приснились» или которые я слышал в других городах и странах. Про корабли, что под водой ходят. Про стеклянные башни выше церковных колоколен. Про повозки, что быстрее ветра по земле несутся.
Машка слушала и ахала, то веря, то не веря, но глаза её горели любопытством, как у ребёнка перед ярмаркой. Волосы её разметались по подушке, русые, с золотистым отливом, а щёки раскраснелись от волнения.