Воронцов. Перезагрузка. Книга 2
Шрифт:
Пока первое бревно, сосновое, пахнущее смолой, допиливалось в жёлобе, мы с Ильёй, не сговариваясь, метнули сверху ещё одно, чтоб подпирало, не давая первому застрять или соскочить. Каретка с пилами гудела, как рой пчёл в жаркий полдень, кривошип стучал четко, без перебоев, а Быстрянка бурлила, весело крутя колесо, будто радуясь новой игрушке.
Внизу, в приёмнике — таком же жёлобе, только покороче, с бортиками по краям, — из-под пил выходили доски: шесть штук, ровные, как по линейке проведенные, одна к одной. Митяй первым
— Гладкие! Ровнехонькие! Как это, Егор Андреевич?
Запах свежеспиленной сосны ударил в нос, смолистый, как сам дух леса. Я пригляделся: доски — одна к одной, одинаковой толщины по всей длине, даже где сучок торчал, спил был гладкий, как новый Машин платок, что Фома привез ей из города. Сказать, что я был доволен — ничего не сказать. Сердце аж заколотилось от радости, и усталость последних дней как рукой сняло.
— Получилось! Ура, мужики! — заорал я, хлопнув Петьку по плечу так, что он покачнулся. — Теперь заживём! Доски свои, не покупные!
— Слава барину! — подхватили Пётр, Илья, Прохор и Митяй, радуясь, как дети. Прохор снова перекрестился широким крестом, буркнув: — Чудо, ей-богу! Как в сказке!
Илья, самый рассудительный из всех, уже прикидывал доски, прикладывая широкую ладонь:
— С такими-то досками, барин, новый амбар за неделю поставим. И крышу на конюшне перекроем. И забор вокруг сада обновим!
Петр подхватил, глаза его блестели от предвкушения:
— И мост через овраг сладим! А то весной как разлив, так ни пройти, ни проехать!
Пока мы гудели, второе бревно уже жужжало под пилами, опилки летели в разные стороны, как пух по ветру. Митяй едва успевал оттаскивать готовые доски, складывая их аккуратной стопкой. Илья с Прохором, не сговариваясь, рванули наверх и кинули ещё одно бревно, чтоб подперло. Увлеклись, как дети на ярмарке: жёлоб гудел, доски выходили из-под блока пил, словно из-под земли росли, а мужики, пыхтя и обливаясь потом, таскали брёвна, будто боялись, что лесопилка сбежит или передумает работать.
За два часа распилили шесть брёвен — я и не заметил, как время пролетело, хотя солнце уже клонилось к закату, окрашивая Быстрянку в золотисто-красные тона. Пот лил градом, рубахи на всех были хоть выжимай, но никто не жаловался — работа спорилась, доски выходили одна к одной. Пётр, жуя пирог из Машиной корзины — последний остался, — орал, размахивая руками:
— Егор Андреевич, это ж доски рекой пойдут! Всю округу обеспечим! Может, и в город возить будем, а?
Митяй, разгоряченный работой и успехом, подпрыгивал на месте:
— А пилить-то как легко! Не то что топором — спина не болит, руки целы!
Прохор, вытирая пот с лица засаленным рукавом, кивал:
— И ровно как! Ни одной кривой, ни одной с задирами! Загляденье!
Я посмотрел на солнце — уже низко, скоро стемнеет. Машина торба опустела, квас выпит, а нам ещё домой добираться.
—
Мужики аж приуныли, как ребятня, у которой конфету отобрали. Лица вытянулись, будто праздник закончился. Прохор, почесав бороду, буркнул, глядя на штабель оставшихся брёвен:
— Барин, ещё бы бревно… Одно бы только, а? Быстро управимся, пока совсем не стемнело.
Я покачал головой, хотя самому хотелось продолжать — азарт разбирал, как в молодости на охоте:
— Завтра, Прохор. Завтра с утра пораньше вернемся и еще напилим. А сегодня хватит — и так больше, чем планировали, сделали. Петь, пошли, колесо приподнимем на ночь из воды.
Мы с Петькой взялись за лебёдку, звёздочки клацнули, проворачиваясь, и колесо медленно поднялось над водой, оставляя капли, что блестели в закатных лучах, как золотые монеты. Пилы замерли, каретка затихла, только Быстрянка ворчала, перекатываясь через камни, будто жалуясь, что работу прервали, когда она только вошла во вкус.
— Завтра еще поработаешь, красавица, — шепнул я реке, похлопав колесо по мокрому боку.
Итог дня превзошел все ожидания: двадцать четыре доски, ровные, как мечта любого плотника, да двенадцать обрезков с краёв брёвен — разной толщины, но для ангара сгодятся на обрешетку или настил. Запах смолы витал в воздухе, как трофей удачной охоты. Мужики, не переставая говорить и обсуждать каждую мелочь, складывали доски в аккуратные штабеля.
— Хороши! — восхищался Илья, поглаживая шершавой ладонью гладкую поверхность. — Как масло!
— И без зазоринки! — вторил Прохор, прищуривая глаз и глядя вдоль доски. — Ровнее стрелы!
Я обошел лесопилку, проверяя, все ли в порядке: колесо поднято, кривошип застопорен, каретка с пилами зафиксирована. На душе было легко и спокойно — сработало, чертежи не подвели, механизм действует как надо.
— Грузим в телегу, мужики, — велел я, глядя, как Митяй пытается обхватить сразу три доски. — Аккуратнее, не торопись, малой, еще успеем. Собираемся домой, в Уваровку! Завтра с рассветом вернемся.
Пётр, подхватив несколько досок, вдруг остановился, лицо его стало серьезным:
— Егор Андреевич, а ведь это… это же мы теперь сами можем что угодно строить! Не то что раньше — топором да пилой вручную, дай Бог за день десяток досок вытесать.
Я кивнул, чувствуя, как гордость разливается по телу:
— Потому и бился над этим, Петр. Чтоб легче было. Чтоб избы новые в Уваровке ставить, амбары, конюшни. Зима-то не за горами, успеть бы до снегов.
Погрузка шла быстро — мужики, несмотря на усталость, работали споро. Ночка, почуяв скорое возвращение домой, фыркала нетерпеливо, переступая с ноги на ногу. Наконец, телега была загружена: доски уложены ровными рядами, инструмент собран.