Воспарить к небесам

Эшли Кристен

И так продолжалось, пока мы убирались на кухне, но сев перед телевизором, Киллиан громко заявил:

— Ладно. Просто хочу это сказать. Она была сумасшедшей старушенцией и очень забавной. Почему мы не можем думать о смешном? Если бы она была сейчас здесь и в своем уме, разве она не хотела бы, чтобы мы думали о ней и о том, какая она смешная?

— Килл, — рявкнула Эш, которая в тот вечер решила не запираться в своей комнате.

— Я говорю серьезно, — огрызнулся он. — Хочу сказать, я не знал ее, когда она была в своем уме, но если бы у меня когда-нибудь

съехала крыша, я бы хотел, чтобы люди думали, что я смешной, а не волновались из-за меня и не грустили. И после того, как я умру, я хочу, чтобы они помнили меня таким. Это гораздо лучше, чем грустить.

— Может, Эми хочется погрустит, — возразила Эшлинг. — Она знала ее лучше, чем ты.

— Я украла ее зонтик, — вмешалась я в разговор.

Все три пары глаз семейства Донован уставились на меня.

— Повтори-ка, детка? — осторожно переспросил Микки.

Я рассказала им историю о том, как она воображала, что в теплый солнечный день прогуливается под холодным дождем, а затем поделилась:

— Итак, перед тем как уйти сегодня, я зашла в ее комнату и украла тот зонтик. — Я посмотрела на Киллиана. — Я понятия не имела, зачем это сделала, пока ты не сказал то, что сказал, детка. Теперь я знаю, что сделала это, потому что, когда она ходила с ним, это заставляло меня улыбаться. Но мне хотелось смеяться. И я хотела помнить ее такой. Я взяла зонтик, потому что не хочу ее забывать и хочу помнить всегда, как она заставляла меня смеяться.

— Видишь? — сказал Киллиан Эшлинг.

Прежде чем Эш успела возразить, я сказала им то, что они знали:

— Она думала, что я нацистка.

А потом я начала хихикать.

Неконтролируемо.

— Она говорила, что у тебя в зубах таблетка с ядом, — улыбаясь мне, поделился Киллиан сквозь смех. — И тебе лучше воспользоваться ей, потому что она сообщила о тебе в Управление стратегических служб.

Я засмеялась еще громче.

— Она говорила, что твой мобильный — это какая-то секретная нацистская шифровальная машина, и ты отправляешь сообщения прямиком Йозефу Геббельсу, — добавила Эшлинг.

Я начала истерически смеяться, при этом вынужденная упасть на бок, потому что рука Микки обвилась вокруг меня, притягивая к себе.

— Одно можно сказать, женщина знала историю, — весело заметил Микки, и я уткнулась лицом ему в грудь, чтобы заглушить хихиканье.

И мне нравилось чувствовать его смех, слышать, как он и дети смеются вместе со мной. Прошло некоторое время, и я очнулась, когда Эш спросила:

— Почти уверена, что миссис Макмерфи любила рисовые хлопья, потому что все любят рисовые хлопья, поэтому мы должны почтить ими ее жизнь. Кто со мной?

— Совершенно верно! — воскликнул Киллиан. — С арахисовым маслом.

— Нет, милая, — вставил Микки, и я повернула лицо так, что щекой прижалась к его плечу, когда он продолжил, давая распоряжение дочери, — шоколадные.

— Шоколадные хлопья и арахисовое масло, — предложил Киллиан.

Микки послал легкую улыбку своему мальчику.

— Хороший компромисс, сынок.

— Килл,

ты дежурный по зефиру, — приказала Эшлинг, поднимаясь с дивана.

Киллиан не стал подниматься с дивана. Он перепрыгнул через спинку.

Микки обнял меня за плечи, и я подняла голову, чтобы посмотреть на него. Я также заметила, как он поймал свою девочку за руку, когда она проходила мимо, и сжал ее. И от меня не ускользнуло, что она посмотрела на отца и мило ему улыбнулась.

Когда она ушла, и дети оказались на кухне, готовя рисовые хлопья, он обратил свое внимание на меня.

— Лучше? — спросил он.

Я любила его.

Любила полностью и бесповоротно.

Ну, как можно не любить мужчину, который помог завершить день, когда мир потерял душу, затронувшую твое сердце, привел к себе, чтобы посмеяться с его семьей и съесть арахисовое масло с шоколадными и рисовыми хлопьями?

— Уже лучше, — прошептала я.

Он наклонился и коснулся губами моих губ.

Затем снова уставился в телевизор.

Я прильнула к нему, прижавшись щекой к его плечу, и сделала то же самое.

*****

Было уже поздно, я устала и надеялась, что семье Донован пора было идти спать, но возвращаясь из ванной, в коридоре я столкнулась с Эш.

— Эй, цветочек, ты идешь спать? — спросила я.

— Да.

Я остановилась, подумала дважды, но решилась, потянулась к ней и коснулась ее руки кончиками пальцев, прежде чем тихо сказать:

— Спасибо, что сегодня вечером помогла мне почувствовать себя лучше.

Она наклонила голову, пожала плечами и ответила:

— Без проблем, Эми.

Мне это не понравилось, но я не стала настаивать. Этот вечер был хорошим. Она была прежней Эш (той, что я знала). Веселилась вместе со своей семьей. Была тихой — да, но не мрачной. Сейчас было не время настаивать.

— Ладно, детка, отправляйся спать. Спасибо за вкусный ужин, — сказала я, слегка улыбнувшись и проходя мимо нее.

— Эми? — позвала она.

Я остановилась и обернулась, увидев ее в открытой двери спальни.

Я стояла всего в двух футах от нее.

— Да, милая?

— Мама купила ту свечу. Ту, что на кофейном столике.

При этих словах, и всего, что происходило в голове Эшлинг, я напряглась.

— Ладно, — сказала я, когда она замолчала.

— Это было во время нашей первой, как она ее назвала, «большой девчачьей поездки по магазинам». Мне было семь лет. Я выбрала ее сама.

— Хорошенькая свечка, Эш, — заметила я.

— Она принесла ее домой, — продолжала она, будто я ничего не говорила. — Папа дразнил ее, как всегда, когда она покупала свечи. Сказал, что у жены пожарного не должно быть свечей. Но ему было все равно. То, что нравится ей, понравится и ему, потому что она ему нравится.

— Эшлинг, — прошептала я.

Она вздернула подбородок.

— Она забрала ее. Когда ушла. Забрала.

Я молча кивнула.

— Я украла ее, — заявила она. — Украла и принесла обратно.

— Хорошо, — сказала я мягко.