Воспоминания
Шрифт:
В столовой императорского дворца в Аддис-Абебе воцарилось долгое молчание. Мне бы хотелось узнать точную дату начала приема слабительного, но воспоминания о британском генерале заставили меня придержать любопытство.
Так прошел еще месяц. Наш хозяин начал интересоваться фашистским режимом в Италии; я решил, что с географической точки зрения мы все ближе к Палестине.
Как-то утром – точнее, в наше сто двадцать пятое утро в Эфиопии – нам нанес визит почтенный премьер-министр. Его глаза сверкали, а неуклюжий французский синтаксис выдавал глубину его волнения. Впервые в истории потомков царицы Савской абиссинская императрица
Никакими человеческими словами не описать, что я тогда почувствовал, поэтому я молча поклонился в ответ. После того, как к премьер-министру вернулся дар речи, он обмолвился, что я уже могу передать его господину полученные мною фирманы. Ответом на его вполне разумное предложение стал взволнованный крик моего смертельно бледного секретаря.
– Осторожно, осторожно, – обратился к нему я по-русски, сохраняя невозмутимую маску. – «День кассии» может наступить гораздо скорее, чем мы ожидаем.
Следующие двадцать четыре часа мы изучали правила этикета. Прецедентов в нашем распоряжении не было; все правила разрабатывал специально созданный по такому случаю комитет из четырех министров. Они должны были решать, как следует себя вести иностранцу, когда его усаживают по правую руку от императрицы Абиссинии. Четыре мудреца, напуганные непомерной трудностью задачи, воззвали к моему опыту. Соглашусь ли я быть одновременно церемониймейстером и почетным гостем? Я ответил, что согласен, и решил обращаться с Божественной Заудиту так, как я обращался бы с ребенком, приглашенным на первый публичный ужин в ресторане. Моя тактика себя оправдала – как с Заудиту, так и с дрожащими от страха придворными.
Я начал с комплимента хозяйке, похвалив бриллианты в ее короне. Она была крайне рада и осведомилась, нравится ли мне эфиопская кухня.
– Вам, – скромно заметила она, – наверное, надоело есть курицу дважды в день, но в сезон дождей невозможно привозить свежие продукты из Джибути.
Я ответил, что люблю курицу хотя бы потому, что в Париже не мог себе позволить есть ее слишком часто. Императрица выронила вилку и посмотрела на меня с совершенно ошеломленным видом. Мысль о том, что зять Великого Белого царя не может себе позволить жареную курицу, была совершенно непонятна Заудиту. Премьер-министр вызвался все растолковать, однако суть его объяснений осталась для меня непонятной; разговаривая в присутствии императрицы, он прикрывал лицо платком, чтобы не «осквернять» воздух рядом с ней своим «нечистым дыханием».
После ужина меня пригласили осмотреть ручных зверей ее императорского величества, и какое-то время мы провели в просторном зале, по которому свободно разгуливали львы, тигры и пантеры. Мой секретарь пытался избежать этого дополнительного признака высокого монаршего доверия, но Заудиту сказала ему, что человек с его обширными познаниями многое пропустит, если не увидит результатов дрессировки, принятой в Абиссинии. Я заметил, как он беззвучно молится, шевеля губами; когда я попросил его потрепать по голове особенно красивую пантеру, он смертельно побледнел и проглотил несколько пилюль.
На следующее утро я передал пресловутую папку с документами своему другу Рас
– Может быть, вы останетесь в Аддис-Абебе еще на месяц? – спросил Рас Таффари. – Моя тетушка в восторге от вашей беседы; ей бы хотелось еще увидеться с вами.
Я также не скрыл своих теплых чувств к императрице и с сожалением присовокупил, что дела крайней важности требуют моего безотлагательного возвращения в Европу… На прощание мы пожали друг другу руки и обещали в ближайшем будущем увидеться снова. Рас Таффари выразил надежду, что в следующий мой приезд я останусь в Аддис-Абебе на более долгий срок. Он с удовольствием слушал рассказы о правлении моих родственников, потому что они помогали ему понять, чего ему не следует делать.
Я еще раз послушал старинный русский военный марш, осознал, что, может быть, в последний раз мне при жизни оказывают почести, приберегаемые для члена императорской семьи. Всего через шесть с небольшим недель плавания на корабле, поездки на поезде и на волах мне посчастливилось встретить людей, которые по-прежнему чтят прошлое.
Глава IX
Пузыри земли
В начале 1926 года, вскоре после моего возвращения из Абиссинии в Париж, я впервые встретил финансиста Альфреда Лёвенштейна.
У меня зазвонил телефон, и низкий, звучный голос произнес:
– Я звоню вам от имени месье Альфреда Лёвенштейна.
– Да? – удивился я, и мой собеседник продолжал:
– Месье Альфреда Лёвенштейна из Брюсселя.
– Да, – повторил я и сразу же вспомнил автомобиль размером с железнодорожный вагон, отделанный золотом с платиной. Он часто стоял перед «Ритцем». Оба шофера в блестящей форме всегда охотно объясняли прохожим, что это чудовище принадлежит месье Лёвенштейну из Парижа.
– Мой патрон хотел бы увидеться с вами по крайне важному и очень срочному делу, – объяснил представитель человека, чье сказочное богатство, согласно ходившим в Европе слухам, могло бросить вызов богатству царя Мидаса или Джона Д. Рокфеллера-младшего.
Я почувствовал себя польщенным, хотя и немало удивился. Очень мило со стороны месье Лёвенштейна искать встречи со мной, и я не сомневался, что дела, занимающие его мысли, действительно «важные» и «срочные» в своей внушительности… но что же я могу сделать для Наполеона европейских послевоенных финансов?
– Минуточку. – Я накрыл трубку ладонью и повернулся к секретарю: – Что скажете?
Секретарь пожал плечами:
– Ничего. Знаю только, что его дом в Брюсселе построен из черного мрамора. Кроме того, он утверждает, что скупил все предприятия по производству искусственного шелка в мире.
– И что же? По-вашему, ему нужен мой совет, как лучше потерять и дом, и власть в своей отрасли промышленности?
– Кто знает?
Мне показалось, что мой секретарь напрасно растрачивает свое остроумие; такому полезному человеку место в Совете Лиги Наций. Я убрал ладонь с микрофона и согласился встретиться с месье Лёвенштейном. Мой ответ, как мне показалось, чрезвычайно понравился его представителю.