Восстать из Холодных Углей
Шрифт:
Я привел тебя сюда не для того, чтобы показать геолида, Эскара. Следи за сердцебиением.
Я погрузилась в свои собственные мысли, обдумывая возможности и последствия. Вот почему я не сопротивлялась и не спрашивала, почему или даже куда направлял нас Сссеракис. Я думаю, отчасти из-за доверия. Древнему ужасу нравилось наводить страх, как на меня, так и на других, но я также верила, что он не причинит мне вреда и не допустит, чтобы мне причинили вред. Мы были связаны, мы двое. Со своей стороны, я признаю, что не хотела, чтобы Сссеракису причинили какой-либо вред. Не страх за собственную безопасность мешал мне открыть еще несколько порталов, а страх за ужас.
Не могу сказать, как долго я бродила по этим туннелям. Когда погружаешься
Для меня было неожиданностью, когда, завернув за угол туннеля, я столкнулась с Норвет Меруун. Я была так поглощена своими мыслями, что не услышала, как сердцебиение стало сильнее, громче. Я не заметила, как воздух изменился, стал более влажным. Слабое пульсирующее свечение оставалось невидимым, до этого мгновения. Как лучше всего описать это существо? В темноте туннеля и бесцветным зрением Сссеракиса оно выглядело как дрожащая масса плоти. Теперь я знаю, что оно светится мягким красным оттенком, как кровь под тонкой, как бумага, кожей. С каждым ударом его сердца, с каждым толчком пульса плоть продвигалась немного дальше по туннелю. Немного, и его сердцебиение было медленным и равномерным. По моим подсчетам, существо перемещалась не более чем на ладонь в час, но его продвижение было неумолимым, и оно росло не только в том туннеле, в котором я стояла.
— Что это? — Я пыталась подобрать слова, когда стена извивающейся плоти перегородила туннель передо мной. Тонкие, эластичные щупальца высунулись из массы и с влажным чмоканьем ударились о каменные стены, а затем прошлись по их зазубренным краям. Чудовище медленно нащупывало свой путь вперед.
Норвет Меруун. Бьющееся сердце. Надвигающаяся гибель. Окончательная, неизбежная смерть Севоари. Это мой враг, Эскара. У меня тоже есть враги, как и у тебя.
Распространяющаяся опухоль, растущая по всему миру, невидимая под поверхностью. Или, по крайней мере, невидимая никакими Хранителями Источников. Сссеракис видел. Древний ужас воевал с Норвет Меруун столько, сколько существовал Другой Мир. Они были двумя созданиями, вырванными из кошмаров моего мира, которым Ранд придали форму, и бросили сражаться в вечной войне друг с другом. В этом была какая-то извращенная симметрия.
Вот почему я должен вернуться в свой мир, Эскара. Ты видишь лишь малую часть этого чудовища. Оно повсюду, оно пробирается в мой дом. Оно пожирает все, к чему прикасается, и распространяется наружу.
Я вспомнила о Мерзости, которую однажды вызвала. То, как она росла, поглощая все, что могло увеличить ее массу. Ей было все равно, к чему она прикасалась; все втягивалось в ее плоть. В тот день из-за этого монстра погибло шесть человек. Поглощенные им. В него.
— У нее есть сердце, в которое ты можешь ударить? Убей источник заразы.
Она не существо в вашем понимании. Это масса, у
— А как насчет других лордов Севоари? — Я отступила на шаг, когда мясистая масса запульсировала и слегка увеличилась. Я все еще не была уверена, что меня могут ранить или убить, пока мы будем посещать Другой Мир, но мне не очень нравилась идея проверки.
Сссеракис горько рассмеялся. Хайренаак ничего не может сделать с неба и только наблюдает, как мир поглощается. Даже если бы змея захотела помочь, она не смогла бы коснуться земли, а Норвет Меруун растет под поверхностью. Бракунус слишком напуган и глуп, как и все гули. Кекран не в состоянии помочь. Каким бы могущественным он ни был, Норвет Меруун просто поглотила бы его. Эйр и Диалос слишком заняты борьбой между собой, чтобы заметить опасность, исходящую от кого-то другого. Флоун сопротивляется, как может, но ее сила едва может уберечь ее территорию от постоянного наступления плоти. А Лодосу все равно. Я думаю, он был бы рад забвению, если бы это положило конец его мучениям, но он за пределами смерти. Вот почему мне нужно вернуться, Эскара. Дело не только в жестокости вашего мира. Мой дом в опасности.
Я снова отступила назад, когда сердцебиение участилось, и Норвет Меруун поползла вперед. Мясистые щупальца протянулись передо мной, словно пытаясь меня найти. Мне не понравилась мысль о том, что могло бы произойти, если бы они это сделали.
— Я отправлю тебя обратно, Сссеракис. Как только закончу.
Ты обещала.
— И ты сказал, что мы будем вместе, пока я не умру. Что ж, я отказываюсь умирать, пока мои враги не заплатят свою цену. Император Террелана должен заплатить. Железный легион должен заплатить.
Сссеракис молчал, но я чувствовала, что ужас обдумывает мои слова. В последнем мы были согласны.
Я оставила кое-что невысказанным, часть правды, которую, как я знала, Сссеракис не поймет. Дело было не только в том, чтобы заставить Железный легион заплатить за то, что он с нами сделал. Я должна была спасти Джозефа. Я просто не могла оставить своего друга умирать во второй раз.
Глава 10
Я никогда не пыталась справиться с испытаниями Джозефа. Даже до того, как мы расстались, до того, как я оттолкнула его в Яме, у него были свои трудности. Тогда я отказывалась их замечать. Я не могла смотреть сквозь мои собственные страдания. Когда ты тонешь в боли и лишениях, становится легко смотреть на все только с одной точки зрения. Ты становишься настолько замкнутым, что перестаешь понимать, что другие тоже борются с разными демонами. Это особенно актуально для молодежи. Внизу, в Яме, Джозеф был в ужасе не только за себя, но и за меня. Мы оба подвергались жестокому обращению, нас избивали мелкие бандиты только для того, чтобы нас сломить. Управляющий пытал нас обоих, только пытки Джозефа часто были скорее физическими. Я должна отдать должное управляющему, этот человек знал, как сломать Джозефа. И он это сделал. Я бы хотела сказать, что не виню Джозефа за это. Что это была не его вина, и любой бы сломался. Хотя я не сломалась. Ну, не до конца. Возраст несколько умерил мою ярость, и, хотя я все еще его виню, я также его простила.
Но, как я уже сказала, его испытания были далеки от завершения. Я не могу сказать, были ли его страдания от рук Железного легиона тяжелее моих. По сравнению с тем, что я пережила, Яма казалась легким летним сном. Но у Джозефа было доброе сердце. Он мог быть жестоким и беспощадным, когда это было необходимо, но он всегда был добрым. Он никогда не хотел, чтобы чьи-то смерти были на его совести. Возможно, именно в этом мы с ним такие разные. Он был вынужден отнимать жизни.
Это одно из воспоминаний Джозефа.