Восточная Пруссия глазами советских переселенцев
Шрифт:
переночевали. На утро нашли тачки и стали свои вещи перевозить. Когда возили,
я на какое-то время осталась одна в этом 14-м доме. Ходила, рассматривала все
кругом. Странно показалось: везде был рассыпан какой-то зеленый порошок.
Зашла на кухню — вдруг слышу шаги. Обернулась, вижу старика-немца:
осанистый такой, чистый, аккуратный. Я показываю ему на зелень и говорю, что,
мол, это отрава. Он: «Найн, найн, фройлен. Кляйн», — нет,
набросали. Из объяснений старика я поняла, что это дом его и он хочет что-то
здесь взять — оказалось, жернова. За ними он полез на сеновал. Я пошла в дом
и вдруг слышу выстрел;— пуля рядом со мной прожужжала. Оглянулась почти без
чувств — за спиной этот немец с наганом в руках.
В этот момент подошли брат Коля и Алексей Шаврин — он с нами приехал.
Сильно они его били, ногами пинали — у того кровь из ушей хлынула. За ногу его
в сад выволокли и там бросили. Когда через какое- то время мы вернулись,
немца уже не было. А в эту же ночь он обложил хворостом свой дом, сарай,
пристройки и поджег (это было в ночь с третьего на четвертое сентября). И сам
сгорел. Так его силуэт и отпечатался на головешках — сами это видели.
Этот случай не озлобил Антонину Ивановну, через какое-то время
наладились отношения с немецкими соседями, а потом даже появился жених-
немец, с которым она познакомилась на танцах. Его имя было Йорган, но она его
136
до сих пор называет просто Иваном: «Когда немцев стали выселять, Иван
забежал ко мне, сказал, что будет добиваться в Кенигсберге русского подданства.
Как их увезли в Калининград, так он и пропал. И куда он делся, я не знаю».
По рассказам переселенцев, немцы занимались вредительством в сельском
хозяйстве: здесь и поджоги сена, и отравление скота, и порча сельхозмашин.
Почти все вредители в рассказах переселенцев выступают в образе злых,
скрытных и высокомерных стариков. Но вот что любопытно: такие преступления
почти никогда не раскрывались. Да и были ли они? Во всяком случае, коллегия
областного суда осуждала немцев почти исключительно по «агитационной»
статье. За второе полугодие 1947 года, например, областной суд рассмотрел
дела в отношении 78 немцев, из них 54 человека были осуждены.
«Контрреволюционная] агитация среди немецкого населения проводилась в
различных формах устно и письменно, но преобладающей формой антисоветской
агитации являлось распространение песен-прокламаций и стихов, которые
сочинялись отдельными участниками антисоветских групп, затем размножались
от руки и распространялись среди немецкого населения <...>
Обвинялись
в том, что распевали песню антисоветского содержания под названием
“Бригадная”, в этой песне высмеивался бригадир рабочей бригады, немец».
Из справки председателя облсуда о судебной практике по делам о
контрреволюционных преступлениях за второе полугодие 1947 года.
ГАКО. Ф. 361. Оп. 6. Д. 1. Л. 21-22.
Чаще всего пассивное сопротивление выражалось в отказе работать или
сотрудничать с советскими властями, сообщать нужные сведения о городских и
производственных объектах. Екатерина Петровна Кожевникова рассказала о
дружбе с одной местной немкой:
— Она шила на всех. И чтобы взяла что-нибудь за работу — ничего не брала.
«Ведь вы, — говорит, — столько настрадались, что я не сочту за труд сделать для
вас что-нибудь бесплатно». А муж у нее был эсэсовец. Он при немцах
обслуживал подземные коммуникации в Приморске, то есть водопровод,
канализацию. Он знал все планы. Ничего не сказал! Вот настолько был вредным.
Все ходил, улыбался, вежливый такой. Вот выпало из памяти, как его звали. И
сколько его ни приглашали в управление — надо же ведь было коммуникации
подземные восстанавливать — ничего-ничего не сказал.
В некоторых историях порой трудно понять, что стало причиной
преступления: слепая ненависть к врагу или отчаяние человека, оказавшегося в
невыносимых условиях. Такую историю нам рассказал Нико
лай Васильевич Сорокин, в те годы работавший учителем в городе
Гвардейске:
— У нас в школе, на подсобном хозяйстве, сторожем был немец по фамилии
Найман. В то время было очень голодно, и вот стали замечать, что с огорода
много чего пропадает. Вызывает Наймана директор, а директором у нас была
товарищ Венедиктова. Говорит: уволит. Найман оправдывается, что он тут ни при
чем, огород просто ограбили. Огород грабили подряд три раза. И директор школы
сторожа уволила. А что значит по тем временам лишиться работы — это
лишиться продовольственных карточек. Найман, хотя его жена работала
техничкой в школе и получала продовольствие по карточкам, принципиально
отказывался есть эти продукты. От голода он стал пухнуть, совсем обессилел. И
решил он отомстить. Нашел немецкий штык. В один из дней занятий в школе не
было. Директор жила на первом этаже школы, он постучал к ней в дверь — ее