Восточная Пруссия глазами советских переселенцев
Шрифт:
женщины лет сорока — Марты и трех девочек школьного возраста. Старик
выходил на улицу крайне редко, я видела его буквально пару раз и не могу
сейчас вспомнить его лица. Девочки куда-то уходили на весь день, а Марта
работала на квартире у соседки. Марта — достаточно высокая женщина, была
всегда одинаково и очень чисто одетая. Она носила светлую блузку, темный
жакет и юбку, довольно длинную. Я ни разу не видела на ней фартука или платка,
что удивительно,
зачесанные назад волосы, собранные в узел на затылке. Она напоминала мне
мою бывшую учительницу, которая занималась со мной еще до революции.
Наверное, поэтому я так хорошо ее и запомнила. Она держалась прямо и этим
существенно отличалась от всех встреченных мною немцев, в которых
чувствовалась какая-то затравленность и даже страх. По- русски она не говорила,
но знала несколько фраз и хорошо понимала то, что ей говорили. Не знаю, чем
она кормила свою семью, но с кухни регулярно исчезали картофельные очистки.
Буфет я не закрывала, точнее, он не закрывался (в дверцах разбиты стекла), но
ни разу не пропали продукты. Я давала ей картошку и кое-что из того, что ели
сами: она не отказывалась и предлагала отработать. В ее услугах я не
нуждалась, но кое-что она для меня делала. Например, штопала белье и учила
меня этому. У нее это получалось замечательно. Удивлялась тому, что я не
крахмалю постельное белье и не укладываю волосы. Уверяла, что муж должен
всегда видеть чистоту в доме и красивую жену. Я соглашалась с ней, кивала в
ответ, но находила это излишним. Сейчас понимаю, что это действительно очень
важно и стоило у нее поучиться. Она пробовала дарить мне некоторые вещи, чем
ставила меня в неловкое положение: брать даром я считала бессовестным, а
платить как следует тогда не могла. Марта уверяла, что ей не нужны эта платья,
потому как она все равно уезжает, и даже одно из них очень ловко перешила
Люсе, моей дочке. Расплачивалась я как могла, продуктами. Но продолжалось
все это недолго. Однажды все они исчезли. Наверное, уходили рано утром,
потому что Марта не зашла проститься. В подвале на стенах остались какие-то
надписи, муж пытался разбирать, но понял только несколько слов. Под текстом
были имена и напротив них даты смерти. Все такое разное у разных народов, но
форма этой страшной фразы одна на всех языках: имя, черточка, дата...
Немецкие дети
Когда мы спрашивали наших собеседников о немцах, многие начинали
говорить прежде всего о детях, вспоминали конкретные имена, рассказывали
разные истории и всегда
детей от их советских сверстников. «Очень вежливые, корректные, всегда
здороваются. С их стороны не было случаев хулиганства или нецензурной брани.
Одеты простенько, в рубашку и штанишки, но всегда отглаженные» (Петр
Яковлевич Немцов). «Немцы хорошо одевали своих детей, несмотря на то, что
сами одевались скромно, даже бедно,^— вспоминает Тамара Яковлевна
Загородная. — Платочки, белые гольфы, уложенная прическа на голове — все
это внешне отличало немецких детей от наших».
Вежливость и аккуратность немецких детей достигалась, по единодушному
мнению наших переселенцев, строгостью и даже некоторой суровостью
150
воспитания. Николай Иванович Чудинов из Краснознаменска сделал такой вывод,
наблюдая за своей соседкой Мартой:
У нее каждое утро дети плачут, кричат. Мы ее спрашивали: «Марта, что у
тебя дети каждое утро плачут? Что ты с ними делаешь?»— А она: «Ну как же. Вот
ему надо вставать вовремя, надо умыться, постель убрать, а он не успевает. Мне
же некогда». Вот она, чтобы управляться, поддает ему, порет. Уже с такого
возраста они приучают к порядку. Мы своих детей так не воспитывали.
Но не все дети выглядели чистыми и ухоженными. Наталья Павловна
Снегульская говорила нам, что .было очень много детей бездомных: «Они по
подвалам жили и ходили просить милостыню — каждый день приходили. Потом
их постепенно собрали. Но они почему-то не хотели идти в детский дом. Были
голодные, худые, страшные».
Домашние дети и бездомные были обречены ежедневно искать себе
пропитание. Одним из распространенных способов заработка была торговля.
Валентина Ивановна Цапенко хорошо запомнила кенигсбергские «толкучки» тех
лет, а на них — немецких детей от трех лет и старше с пачками открыток или
другой мелочью в руках.
Девочек часто брали няньками к маленьким детям в советские семьи, как
правило, офицерские. Или в домработницы. Хотя и не этот мотив, как считает
Исаак Менделеевич Ф и ш б е й н, был главным:
— Немцев было жалко. Слезы текли, глядя на них. Мы даже взяли к себе
немецкую девочку лет четырнадцати-пятнадцати. Матильдой ее, кажется, звали.
Она нам помогала по дому, но мы взяли ее не в работницы, а из чисто гуманных
соображений. Одели ее как следует. В Литву посылали за продуктами, за вещами.
Она два раза ездила, а в третий раз не вернулась.
Сколь тяжелой должна быть жизнь, чтобы ребенок добровольно соглашался