Вот так мы и жили
Шрифт:
– Марья! – наконец позвал он громыхавшую на кухне посудой жену.– Поди сюда.
Вытирая руки полотенцем, Марья Васильевна появилась в дверях комнаты:
– Ну, чего кричишь?
– Да слово не могу отгадать.
– Слово он не может отгадать, оказия какая,– скорчила она издевательскую физиономию.– Ну, говори, какое. Скорей только.
– Вот смотри, как тут заверчено: во Франции, значить, все женщины – мадамы, в Германии – фрау, в Польше – пани. А у нас-то как они называются?
– Как это «как у нас?» – удивилась Марья
– Эх ты, «по именам». Это в деревне нашей по именам, потому как знают все друг дружку наперечёт. А как, положим, в городе быть, где народу уйма? Нешто запомнишь всех по именам? Как ты, к примеру, будешь обращаться к незнакомой женщине? Не скажешь же ей «фрау»?
– Ах ты, чёрт окаянный! – подозрительно глянула на мужа Марья Васильевна.– Ты уже и к незнакомым примериваешься?! Как обращаться к ним не знаешь?! Мало мне было Дашки твоей Розеткиной! – голос её задрожал.– Ух, ты, ирод!! – замахнулась она полотенцем.– Теперь из города мечтаешь притащить?!
– Да не мечтаю я,– увернулся от удара Пётр Егорыч.– Чего ты взбеленилась? Говорю же – кроссворд такой.
Но Марья Васильевна уже сидела рядом за столом и выливала в полотенце слезы всплывших воспоминаний. Аксютка, привыкшая к подобным сценам, казалось, не реагировала, только чаще заработали по яблоку её зубы.
– Ну и глупая же ты баба,– разволновался и Пётр Егорыч.– Ей про кроссворд, а она… Ну, ладно-ладно…– попытался погладить он мягкое плечо жены.– Ну, чего ты…
Наконец, всхлипнув в последний раз, Марья Васильевна встряхнула полотенце, словно вытряхивая из него глупые свои сомнения, и, прихватив со стола забытую чашку, ушла на кухню.
– Что же делать? – проводив её взглядом, думал Пётр Егорыч. – Обидно, однако, почти всё отгадал…
Он стал усиленно вспоминать, как выходил из положения, когда гостил в городе у сына Федора. Ведь приходилось же ему обращаться к женщинам. Как там-то он их называл?..
Вспомнилось, как окликнул он однажды идущую впереди него, в три погибели согнувшуюся под тяжестью сумки, тётку:
– Гражданочка, постойте, пожалуйста!
Как вкопанная застыла она на месте. Сумка вырвалась из руки и тяжёлой гирей хлопнулась на асфальт.
– Не подскажете, к универмагу я правильно иду?– обошёл Пётр Егорыч тётку кругом и удивился, увидев её испугано бегающие по сторонам глаза.
– Фу ты, чёрт, напугал,– выдохнула тётка.– Думала – милиционер. Кто же так говорит «гражданочка»,– передразнила она его и, подхватив сумку, поплыла дальше.
– Нет, «гражданочка» явно не вписывается,– сосчитал Пётр Егорыч по пальцам количество букв.
Как-то раз собрался он купить апельсины. Не зная, как назвать широченную спину в самом конце очереди, Пётр Егорыч, поёрзав за ней, как бы шутя, со слащавой улыбкой на лице, поинтересовался:
– Сударыня, вы последняя?
Некоторое время спина не оборачивалась, словно обмозговывая, как бы это повежливее всадить
– Пить меньше надо, сударь,– обласкали они его.– Ишь, умник какой нашёлся.
– Не подходит «сударыня», оскорбительно звучит,– решил Пётр Егорыч,– да и клеток не хватает. Что ж за слово такое диковинное? – ломал он голову.
Припомнился ещё один случай, в городском автобусе. Потребовалось Петру Егорычу передать в переднюю кассу за проезд деньги. Чтобы привлечь внимание стоящей рядом женщины, он постучал монеткой по её плечу. Увлекшись разговором со своим спутником, она не реагировала.
«Женщиной назвать – ещё обидится,– рассуждал Пётр Егорыч,– со спины вроде молодая. Девушкой – тоже рискованно: обернётся, а там старая каракатица. Вот незадача. Может дамочкой назвать?.. Вроде бы ничего, что-то средне – неопределенное, и звучит приятно».
Делать было нечего и, ударив посильнее монеткой по плечу, он ласково промолвил:
– Дамочка, передайте за проезд.
– Кто это меня там колотит всё время?!– обернулось молодое и очень симпатичное личико.
Пётр Егорыч оторопел от неожиданности и, вдруг позабыв нужное слово, пролепетал:
– За проезд передайте, мадамочка.
– Все мадамы – в Париже,– грозно глянул на Петра Егорыча спутник девушки.
– А у нас кто же? – уж и не зная, как себя вести, промямлил Петр Егорыч.
– У нас друзья и товарищи,– проинструктировал его парень.
– … Передай за проезд, друг,– неловко сунул Петр Егорыч парню монетку, думая лишь об одном: поскорее бы выбраться из автобуса.
Парень взял деньги и тут же, переключив внимание на очаровательную свою спутницу, стал молча, как бы между прочим, тарабанить по плечу следующего пассажира…
Перебрав в памяти все варианты своего взаимоотношения с городскими женщинами, так и не понял Пётр Егорыч, как нужно к ним обращаться в общественных местах. Как привлечь их внимание, не трогая руками.
Так и не отгадал он загадочного слова в кроссворде…
ТЕЛЕФОН
Зазвонил телефон.
– Дротикова, к городскому, закричала секретарша, недовольная, что её опять оторвали от печатания срочных бумаг,– хоть бы остановились писать, всё пишут, пишут, пальцы устали уже печатать.
– Иду-иду,– отозвалась томная Дротикова и принялась раскачиваться на стуле, пытаясь выбраться из-за стола.
– Ты что не идёшь? Сейчас положу трубку!– нервничала заваленная работой секретарша.
– Иду, иду,– высвободила, наконец, Дротикова свои крутые бёдра из щели между столом и стулом и не спеша проследовала к телефону.
– Я слушаю…– произнесла она.– Алё! Слушаю вас. Что такое? Алё! Кто говорит? Алё! Ничего не понимаю.– «Наверное, кто-то параллельно включился»,– подумала она.– Положите трубку.