Vox Humana: Собрание стихотворений

Аверьянова Лидия Ивановна

«Многоуважаемый Федор Кузьмич! Владимир Викторович Смиренский написал мне, что Вы больны и что Вторник не состоится. Я очень много думала о радости снова бывать у Вас на Вторниках, но, раз я не могу сказать Вам лично, позвольте написать Вам, Федор Кузьмич, как я благодарна за этот кружок людей, который Вы собрали вокруг себя, за возможность бывать на этих Вторниках, и главным образом, за то, что через Вас и Ваши Вторники я узнала Елену Яковлевну [76] , – это был самый большой подарок от жизни за все эти годы. Вас, наверное, немного удивил финал этой длинной, ужасно нелепо составленной фразы, – но Вы, зная Елену Яковлевну, поймете, что иного отношения к ней со стороны знающих ее людей нет и не может быть. Иметь такого друга, как она, – это совершенно огромное счастье: в ней столько тишины – а это такое – ну, прямо, животворящее качество!

76

Елена Яковлевна Данько (1898-1942) - поэт, иллюстратор, художница по фарфору, с 1926 по 1932 г секретарь Ленинградского отделения Союза писателей; подробнее о ней см.: Данько Е.Я. Воспоминания о Федоре Сологубе. Стихотворения. С. 192-261. Письма Е. Я. Данько к Л. И. Аверьяновой см: РО ИРЛИ.

Ф. 355. Ед. хр. 18.

Но настоящей, коварной целью этого письма все-таки является не радость, что мы с Еленой Яковлевной, кажется, будем друзьями; цель эта – попросить у Вас хоть две строчки, написанные Вашим почерком, – если, конечно, Ваше здоровье не помешает исполнению моей просьбы; но если бы Вы знали, Федор Кузьмич, как мне ужасно хорошо бывать в Вашем доме и слушать запоем каждое произносимое здесь слово – Вы бы не удивились, что мне так хочется иметь 2 строчки, написанные Вашим почерком, заключающие одну Вашу мысль: я так хочу иметь у себя дома что-нибудь, самый маленький клочок бумаги, постоянно напоминающий мне, что Ваши Вторники существуют и для меня.

Мне опять предстоит клиника, – Туберкулезный институт или санатория дня легочных, и мне так не хочется терять связь с Вашим домом, а бумажка поможет не терять ее.

Простите, что заставила Вас читать такое письмище, больше никогда не буду. Поправляйтесь как можно скорее, пожалуйста, Федор Кузьмич, а то, когда Вы больны, такое чувство, что в мире моем не все идет благополучно – и не только в “моем” мире. Еще раз всего лучшего и здоровья, здоровья, здоровья – я так хотела бы передать Вам всё то здоровье, которое я день за днем теряю – это дало бы Вам очень значительный запас его!

Искренно преданная Лидия Аверьянова.

P. S. Мой адрес: В<асильевский> О<стров>, 17 линия, кв. 2 – это будет огромным подарком, дорогой Федор Кузьмич, если Вы согласитесь его запомнить» [77] .

В ответ последовало дружески-любезное приветствие и приглашение, 17 мая 1926 г. Сологуб писал:

«Дорогая Лидия Ивановна, очень благодарю Вас за Ваше милое письмо, и очень рад, что Вы находите удовольствие бывать на собраниях "неоклассиков”. <…> Вчера я видел Елену Яковлевну, она приехала на два дня из санатории, и вечером была у меня. Е<лена> Я<ковлевна> сказала мне, что Вы послали ей Ваши стихи и что они ей нравятся. – Когда же Вы отправляетесь в клинику? Позвольте пожелать, чтобы она помогла Вам восстановить Ваше здоровье. Если Вы еще дома, постарайтесь обрадовать меня Вашим посещением и Вашими стихами. С приветом, Федор Сологуб» [78] .

77

Там же. РО ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 4. К ответному письму приложен автограф: «искренно любящий его Федор Сологуб» (на обороте рукой Л. Аверьяновой: «Подарок Смиренского 1926. Л.А.»). Аверьянова коллекционировала автографы писателей. В ее архиве представлены короткие записочки современников, сделанные по ее просьбе, например: «Обожаемая Лидия Ивановна! Никогда не забуду сегодняшнего поцелуя) Люб-ящий и -имый Корней. 1933» (автограф К. Чуковского: РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 61); «Лидочка, нельзя ли достать стакан честной невской воды с тифяными бактериями? Лавренев» (Там же. Ед. хр. 30; на обороте примечание: «Вечер физиков и писателей в БОКС, на котором я за хозяйку! Лидия Аверьянова. «...Опирается на дряхлую субботу / Наступающий воскресный день. Лидии Аверьяновой М. Светлов» (Там же. Ед. хр. 50б) и мн. др. Обычно она просила прислать ей две-три строчки, сохранилась подобная записка к Михаилу Кузмину от 30 марта 1928 г., с просьбой дать ей автограф на ее экземпляре «Вожатого» (РГАЛИ. Ф. 232. Оп. 1. Ед. хр. 75). Об автографе Кузмина, сохранившемся в архиве Аверьяновой, см.: Тимофеев А.Г. Материалы М.А. Кузмина в Рукописном отделе Пушкинского Дома: Некоторые пополнения // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 год СПб., 1994 С. 53-55. Азарт собирателя у Аверьяновой распространялась не только на литературу, см., например, письмо к ней от 27 ноября 1927 г. Р.Р. Орбели: «Лидочка, марки двадцати сортов. Английские, Болгарские, Египетские, Индийские, Персидские, Малайские и еще какие-то. Ваша коллекция значительно пополнится» (РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. 46; Русудана Рубеновна Орбели (1909-1985) - востоковед).

78

РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 55.

С весны 1926 г. Сологуб тяжело болел, весь следующий сезон кружок у него на квартире собирался нерегулярно, а летом 1927 г. Аверьянова внезапно исчезла. В сентябре Дидерихс составил объявление для помещения в «Красной газете», в котором сообщалось: «Обстоятельства, могущие служить облегчением к ее розыску следующие: Аверьянова-Дидерихс, выехав и июля из Ленинграда, прибыла на автомобиле из Севастополя

15-го июля в Ялту, собираясь того же числа на пароходе выехать в Феодосию. Письмом от 1-2 августа Аверьянова-Дидерихс известила родных, что, перенеся тяжелую нервную болезнь, она на следующий день выезжает из Севастополя в Ленинград. С тех пор Аверьянова-Дидерихс никаких сведений о себе не давала, равно как и неизвестно и место пребывания ее в течение болезни. Приметы Аверьяновой-Дидерихс: 22 года, высокого роста, шатенка, худая, карие глаза, вытянутое лицо, узкая челюсть, на теле шрам от аппендицита» [79] .

79

Там же. Ед. хр. 7.

Тогда же Дидерихс запросил о местонахождении своей жены М. Волошина, предположив, что она могла отправиться в Коктебель [80] , но получил от него отрицательный ответ. В письме к нему от 15 сентября 1927 г. Волошин советовал: «Думаю, что Вам надо было проехаться в Крым самому и прежде всего обратиться в Симферополь в Клинический городок, где помещается единственная в Крыму больница для нервно-больных» [81] .

Исчезновение Аверьяновой встревожило ее друзей и знакомых (4 ноября 1927 г. обеспокоенный Белявский писал Аверьяновой. «Милый, пропавший без вести Лидок! Ведь по меньшей мере 3 месяца мы не знали, где ты, что с тобой. Когда же ты, наконец, вернешься к нам из этого несчастного путешествия») [82] .

80

Ф.

Дидерихс писал: «Уважаемый гр. Волошин, разрешаю себе обратишь с Вам с просьбой, понуждаемый следующими обстоятельствами. Моя жена, кажется известная Вам поэтесса, Лидия Ивановна Аверьянова-Дидерихс, пропала без вести. 12/VII она выехала из Ленинграда в Крым. От 15/VII получена была от нее открытка из Ялты с сообщенное, что в эту же ночь она отравляется в Феодосию и думает побывать в Коктебеле, куда и просила адресовать почту до востребования. Однако вся почта, по распоряжению еще от VI июня. – М. П., когда она думала, что придется вообще отказаться от поездки в Крым, вернулась вся обратно в Ленинград. От 1-2/VIII была получена открытка со следующим содержанием: «Не писала вследствие тяжелой нервной болезни, течение которой не помню. Сижу сейчас в Севастополе. Завтра выезжаю домой». С тех пор жена никаких сведений о себе больше не давала Г.П.У. Л.В.О. на справку ответила, что пока еще Л.И. Аверьянова не арестована. Разного рода справки пока что не дали никаких результатов. Я надеюсь, что Вы не откажете в любезности и сообщите всё, что может быть может Вам известно о пребывании жены в Крыму. Я был бы Вам чрезвычайно благодарен, если бы Вам удалось установить хотя бы ее место пребывание во время течения ее болезни. С совершенным почтением, заранее благодарный Ф. Диддерихс. 1/IX 27 г. P.S. Возможные в связи с розыском расходы будут немедленно возмещены по уведомлению» (РО ИРЛИ. Ф. 562. Оп. 3. Ед. хр. 501).

81

РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 16. В письме М. Волошину Дидерихс назвал жену по своей фамилии, и потому Волошин не понял, о ком именно идет речь. Однако Ф. Дидерихс обратился к нему не случайно, он был уверен, что Волошин знаком с его женой. См. запись, сделанную Волошиным на память Л. Аверьяновой: «Быть изгоем при всех царях и народоустройствах. / Совесть народа - поэт. В государстве нет места поэту... М. Волошин СПб. 14/IV 27» (РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 15) шпата из стихотворения «Доблесть поэта» («Править поэму, как текст заокеанской депеши…»; Волошин М. А. Собр. соч. М.: Эллис Лак 2000, 2004. Т. 2. С. 67).

82

РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 12. Л. 16.

29 сентября 1927 г. Дидерихс получил письмо «поддержки»:

Из откликов коллег В простой керамике созвучий Заклокотали болью жгучей Ее певучие стихи. Бывали дни – они над нами Звенели Спасскими часами, Летели к бороздам сохи! Остались нам ее приметы… И мы поем ее сонеты, И перед нами скорбный лик. – Нет Аверьяновой – певицы, Но в жизнь вошедшие страницы О ней поведают из книг!

Ленинград, 1927 – IХ-29. К. Баян (Ленинградский Союз Драматических и Музыкальных писателей) Уважаемый товарищ! Посылаю Вам этот широкий, сочувственный отклик по поводу утраты (надеемся временной) незаменимого товарища настоящей живой музы в бледнолицем кругу ленинградцев. Если бы понадобилось искать ее, хотя бы в расщелинах крымского кряжа, встревоженного землетрясением, то здесь нашлись бы Вам спутники по такому (и любому) направлению. К. Б. [83]

83

РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 11. К. Баян – псевдоним К.М. Филиппова – сотрудника «Красного балтийского флота» (1922-1923).

Вся эта странная история исчезновения или бегства, как оказалось, была следствием обострения психического недуга, которому Аверьянова, по ее собственному признанию, была подвержена с детства [84] .

Через некоторое время она вернулась в Петербург, но «Вечера на Ждановке» прекратились: 5 декабря 1927 г. после тяжелой болезни Сологуб скончался. В ночь с 7 на 8 декабря, сразу после похорон, Смиренский писал ей:

«Лидочка, родная моя, я очень жалею, что не видел, когда ты ушла с кладбища. <…> Ты много вчера жаловалась на поведение публики, а я мог бы пожаловаться тебе сегодня. Да только тяжело и грустно вспоминать и думать об этом. Могу сказать тебе только – совсем откровенно, что из всей массы людей пришедших сегодня ко гробу великого поэта – только ты и я искренне и глубоко чувствовали и чувствуем, кого мы потеряли. Не только человека, не только огромный талант, не только Учителя, но очень большую всепонимающую и всепрощающую душу» [85] .

84

См. недатированную записку Л. Аверьяновой, обращенную к подруге (или другу), страдавшей депрессией: «Детка моя, у меня это же ощущение было в детстве и после разрядилось депрессивно, маниакальным психозом. Я сейчас с этим борюсь просто логическим контролем над собой, зная, что это не только душевный, но и физический недуг. Спасай себя этим же, пока не поздно» (РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 67. Л. 3.)

85

РО ИРЛИ. Ф. 355. Ед. хр. 54. Л. 30-31.

Через неделю он послал Аверьяновой стихи (под текстом автографа: «Лидочке Аверьяновой на память о человеке, которого мы оба любили»):

Вот и скончался великий поэт, – Больше такого не будет и нет. Поцеловали умершего в лоб. Крышкой закрыли качнувшийся гроб. Плача из церкви его унесли, Певчие плакали, пели и шли. Вечную память пропели ему — Медленно гроб опустили во тьму. Грустно звенели трамваи вдали, Падали комья замерзшей земли… Критик Медведев – надменен и туп, Громко сказал, что сгорел Сологуб. Но разве может Медведев постичь – Как мы жалеем Вас, Федор Кузьмич!..