Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
...А в вагоне рядом пьянствовал поручик Ауэ. Говорят, он лежал на полу и, дико ругаясь, дрался с пустыми бутылками. В теплушках роты он не показывался. Иногда на остановках к нам забегал штабс-капитан Карнаоппулло. Усы его были растрепаны. Веки опухли.
– Ка... ка... каторые здесь?..
– Идите, капитан, идите с богом! Которых здесь нету...
И опять - свистки. Казалось, эшелоны перекликаются. Растягиваясь от станции до станции, один за другим, они медленно двигались по пути к Таганрогу. По дорогам около путей
Эшелоны были переполнены.
– Ил-л-ловайское!..
Были уже сумерки. Идущий перед нами эшелон сбрасывал под откос несколько разбившихся в пути теплушек.
– Потому и задержка... Поезд там перецепляют,- сообщил Алмазов, разжалованный за дезертирство унтер-офицер-алексеевец, недавно пойманный и назначенный к нам в роту.
Он сел на пол теплушки, достал из-за голенища кусок сала.
– Набегай, кто охотник!.. За дверью кто-то бранился.
Из Румы-ни-и по-хо-дом
Шел Дроздовский слав-ный полк!
пел кто-то в теплушке ротного.
– Пожрать бы!
– Жри!.. Все одно,- одному мало!..
...А меня вновь знобило.
* * *
– Свечников!..
Штабс-капитан Карнаоппулло раздвинул дверь теплушки.
– Свечников, сюда!.. Свечников вскочил.
– Дай!..
– Чего дать то?..
– Сала дай.
И, взяв у Алмазова второй ломоть, Свечников быстро выскочил из теплушки.
– Свечников, куда?
...Но геро-о-ев за-ка-лен-ных
Путь далекий не страшил...
тянул кто-то у ротного.
Через минуту Свечников вновь вернулся.
– Что? Опять, брат, за салом?..
– К черту твое сало! Он схватил винтовку.
– Ишь побежал!.. Пятки сверкают!..
– И куда это?..
– Не запирай, Нартов. Подожди! Выйти нужно.
Я подошел к двери и спустился на притоптанный снег около вагонов...
За канавами, по обеим сторонам путей, в высоких и замерзших камышах протяжно и с надрывом выл ветер.
Вдоль вагонов бежал снег, хлестал по ногам и трепал полы шинели. Над снегом валил мерзлый пар с паровозов.
– Веди! Веди в камыши! Спускайся!..
От классного вагона командира полка шла группа солдат.
– Веди! Веди его, серого!
– кричал штабс-капитан Карнаоппулло, подталкивая в спину какого-то рослого солдата в бурке - очевидно, казака. Другого, в круглой рыжей кубанке, прикладом по затылку гнал Свечников.
Темнело...
Высокий черный камыш грузно качался над снегом.
– Зима, а степь дышит!
– сказал кто-то рядом со мной. Потом вздохнул: - "Мчатся тучи, вьются тучи..." А помнишь, Игорь?..
И вдруг из-под камышей - вверх - рванулись три коротких выстрела...
* * *
– Да за что?
–
На Свечникове была круглая рыжая кубанка. Он поставил винтовку в угол теплушки и сел, вытянув на полу ноги.
– Честь не отдали?.. Кому это?..
– Его превосходительству.
– Кому?..
– Его превосходительству генерал-майору Туркулу. Свечников распустил пояс. Прислонился к стене.
– Уж раз, думают, кубанцы, так добровольческому командованию и чести не нужно...- И, подобрав подбородок под ворот шинели, он солидно откашлялся. Кубанка - не по голове ему - съехала на самые уши.
– Свечников, закрой двери!
В теплушку врывался холодный воздух.
– Свечников, тебе говорю!
Но Свечников с пола не поднялся.
– Закрой-ка дверь!
– кивнул он головой Нартову.
– Встать!
– закричал я.- Встать, твою мать в клочья!
И, схватив Свечникова за плечо, я швырнул его к двери. Рыжая кубанка покатилась в угол. Звякнула, ударив штыком о печурку, упавшая на пол винтовка. И вдруг - "...чать!" - хриплым воем метнулось к нам из соседней теплушки. "Мол" - и опять: - "чать!.." "Молчать!" - Выстрел.
...Под вагоном клубился снег.
Мерзлый пар бил в лицо.
Я уже карабкался в теплушку ротного.
Вдрызг пьяный ротный сидел на полу. Его гимнастерка была расстегнута. Он размахивал наганом.
– За-ст-р-е-лю! Н-н-ни... ни шагу!
Над смятою буркой в углу теплушки стоял с шашкою в руке штабс-капитан Карнаоппулло. С его рассеченного лба капала кровь. Подпоручик Морозов стоял под другой стеною. В руке он держал пустую банку из-под консервов. Глаза его, обыкновенно голубые, серым, стальным огнем метались под свисающими бровями.
– Об-жаловать?
– кричал ротный.- Мол-чать!.. Да я тебя, твою мать, проучу, твою мать!.. В моей?.. в моей роте?.. жалобы?.. Р-р-р-разойтись, барбосы! И чтоб... к матери бурку! В барахло врастаешь, боевых цукать, грек синерылый?!
И, вдруг поднявшись, ротный всем телом качнулся вперед. Бурка из-под ног штабс-капитана полетела в открытую дверь.
– Благодарю вас, поручик!
Подпоручик Морозов бросил банку, вытянулся и отдал ротному честь.
* * *
– ...И на ком?.. На ком злобу сорвал?
Я провожал подпоручика Морозова в теплушку его взвода.
– На ком?.. подумайте?!
Подпоручик Морозов молчал. Устало водил глазами.
– Да ты рассуди только...
И вдруг я замолчал, вспомнив о Свечникове...
Вдоль теплушек бежал ветер. Мерзлый холодный пар ложился на крыши. По дороге в степи шли черные обозы. В небе плыли звезды. А меня вновь качало со стороны в сторону.
– По вагона-а-ам!..
Все так же спокойно плыли звезды. Я видел их сквозь щель неплотно задвинутых дверей, за которыми, сползая во мглу, гудели под ветром все те же степи.