Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
Мне было и душно и холодно. "Опять заболел! Второй приступ... Тиф или малярия?"
– ...А поручик его банкой тогда... По мордальону... Тут капитан...смутно ловил я голос Нартова.
– ...И говорит мне, значит, вольнопер этот,- рассказывал в другом углу рядовой Зотов.- И говорит, значит... Садовник тогда бывает изменником, когда он продает настурции...
– Чего продает-то?
– Нас это, русских, Турции, значит...
– А ежели Германии?
– Дурак... Ведь про цветы это
– Про цве-ты-ы? Мудрёно чтой-то! А как, Зотов, насчет большевиков, нет ли случайно?..
– Насчет большевиков как будто и нету... ...Быстро, быстро плыли в темноте звезды. Меня уже не знобило. Скоро и колеса перестали гудеть...
Эх, в Таганроге,
Э-эх, в Таганроге,
В Таганроге,
Да в Таганроге
Да та-ам случи-и-лася-а беда .
Я открыл глаза.
Возле дымящейся печки сидел Зотов. Жалобно пел, закрыв глаза. Больше в теплушке никого не было.
– Зотов!
Зотов оборвал песню.
– В Таганроге мы, господин поручик. Ну как, полегчи-ло?.. А и здорово промаялись! Два дня ломало. Не встать, думали...
– А где взвод, Зотов?
– Взвод в городе, господин поручик, весь батальон там. Добра, говорят, поставлено! Я закрыл глаза.
Эх, та-ам уби-ли,
Эх, та-ам убили
* * *
– Разойтись.
Без винтовок, перегруженные скатками кожи, влезали в теплушку солдаты.
– Ну и кожа, ребята!
– Вот выйдем на Ростов - загоним... Там, говоря-ат, цена!..
– Цена, говорят?.. Не тебе в карман деньги, чухна! Не тронь! Да не тронь, говорю! Оставь!
– А в морду?!
Огурцов и обруселый эстонец, ефрейтор Плоом, вырывали добычу из рук друг у друга.
Под дверью теплушки стоял Алмазов. Я видел лишь его засыпанную снегом фуражку и над ней ржавый, убегающий вверх штык.
– Шлялась туда-сюда,- рассказывал Алмазов.- Как видно, нищенка, да малахольная к тому же... Ну, мы и прихватили... Идем, Свечкин, что ли!.. В третьем она сейчас. Здоровая, всех выдержит... Там уже и в затылок становятся... Ты как насчет этого, Свечкин? А?..
– Ладно, идем! Мы что, рыжие?..
...Когда, уже под вечер, наш эшелон вновь рвануло и, мерно покачиваясь и подпрыгивая, покатились по рельсам теплушки, я приподнялся на локтях и выглянул за дверь.
Под насыпью, прямо на снегу, там, где грудами валялись разбитые водочные бутылки, широко раскинув ноги, с жалкой улыбкой на лице, сидела дурочка-нищенка.
Ветер трепал ее разорванное платье. На непокрытую голову падал снег.
А из открытых дверей теплушки ротного со звоном летели все новые и новые бутылки.
ПОД РОСТОВОМ
– Как кроты какие!.. Как ночь, так вылезаем...
Было темно.
Желтая низкая луна, не подымаясь выше частокола вкруг маленькой степной станции,
– И опять же... не к добру это!.. Если лик у месяца желтый,- значит, к неудачам...
– К морозу!
– коротко ответил Зотову Огурцов.
В степи за станцией стояли танки. Возле дороги, сверкая медными трубами, выстраивалась музыкантская команда.
– Как странно... желтая ночь!
– подошел ко мне подпоручик Морозов. Потом указал на танки.
– Смотри! Точно черепахи на песке...
В это время музыканты грянули бравый марш.
– Ура!
– кричал генерал Туркул, верхом на коне обгоняя роты.- Ура! Не сдадим, ребята, Ростова!
– Ура!
– перекатывалось уже далеко перед нами.
"Офицерская кричит..." - подумал я, и вдруг, чтоб сбросить тоску, все туже и туже сворачивающую нервы, поднял винтовку и закричал тоже - неистово и громко, как о спасении:
– Ура-а-а!..
Но никто не подхватил. Было тихо. Только ротный подсчитывал шаг.
– Ать, два!.. Ать, два!..
А далеко за спиною, встречая 2-й полк, все так же бравурно играли музыканты... Мы шли на Чалтырь.
Жители Чалтыря, богатые армяне, приняли нас не радушно. Очевидно, боялись нашего скорого отступления, а за ним и расправы со стороны большевиков.
– Эх, была бы кожа!..- вздыхал кто-то.- Всего б раздобыли!..
Но кожа осталась в вагонах.
– Нэ понымаю!.. Зачэм на арманской зэмлэ воевать!
– ворчал хозяин.- Нэ понымаю,- казак дэротся, болшевик дэротся, скажи мнэ, душа мой, развэ армэнын дэротся?
За окном громыхала артиллерия. Переваливаясь, проходили танки.
Вошел Нартов.
– Окопчики, господин поручик, видели? Да все ни к чему это... Там, значит, и проволока понавалена. А укреплять-то когда будем?
И, поставив винтовку около двери, он подошел к склоненной над печкой хозяйке.
– Ну, как? Готово?..
– Нэ готово!
– ответил за жену хозяин.- Вот ты скажи мэнэ, душа мой,казак дэротся, болшевик дэротся...
– Отстань! Ну, как, готово? Хозяйка варила борщ.
– Здравствуйте, господа!
И поручик Савельев остановился в дверях, стряхивая снег с шинели.
– Здравствуйте!.. Вот и сочельник!.. А бывало, помните?.. Подпоручик Морозов поднял голову...
– Бросьте, Савельюшка, и без того... тошно!
– Нэт, ну скажи мэнэ толко, душа мой, развэ армэнын дэротся?
– Брысь, кот черный! Мурлычет тоже!
Ночью мы спали не раздеваясь.
Бой завязался только на второй день праздника.
– Меня вновь знобит,- еще перед боем сказал я подпоручику Морозову.- И слабость...