Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
– Вставайте!.. Да встаньте же!.. Поручик в лохмотьях тянул меня за рукав.
– Говорю, встаньте!.. Поедем сейчас!.. Около панели стояли низкие, извозчичьи сани. Прищурив слезящиеся от солнца глаза, старик извозчик кивал головой.
– Привстань, сынок! Довезу уж!..
Поручик в лохмотьях взял меня за пояс. Приподнял. Какая-то девочка подбежала к нам и остановилась. Потом подскочил мальчишка.
– Цыц вы!..- крикнул извозчик.- Спиктакль вам, что ли?..
– Помирает, дяденька?..
– Цыц, байстрюкы!
...Отвернувшись в другую сторону, мимо нас прошел какой-то полковник...
Женщина-врач, дежурная сестра и санитары забегали по коридорам.
– Некуда их?.. Сестра Вера, в пятой донец, этот,- как его...- не помер?..
– Сестра Вера!
– Дезинфектор!..
Нас раздевали в клетушке около дезинфекционной.
– Осторожней! Осторожней!..- просил, подняв к голове руки, поручик в лохмотьях, когда санитар взялся за его папаху.
– О-сто-ро-жней!
За папахой поручика, подымая волосы вверх, тянулась какая-то грязная, кровавая тряпка.
– Черт возьми!
– сказал санитар.- И ходите?..
Потом нас понесли. Поручика в палату для раненых. Меня - к тифозным.
В этом лазарете, номера его я не помню, я перенес два последних приступа возвратного тифа, там же заразился сыпняком и переборол его.
ЕКАТЕРИНОДАР
– Заберите немедленно костыли! С плацкартой, что ли?..
– Не тронь строевых!
В углу вагона поднялся бледный вольноопределяющийся-марковец.
– Думаешь,- строевой, его и под жабры можно? Не тронь!
– И, повысив голос до крика: "Не тронь!" - он подскочил и, вырвав из рук моих костыль, замахнулся на полковника.
– А ну, штаб, подходи!.. Я тебя... по-марковски!.. Полковник опешил. В вагоне загудели солдаты:
– Непорядок это, господин полковник!..
– Потесниться, аль здоровых согнать...
– Довольно надругались!.. Хватит!..
– Я доложу!.. Я это так не оставлю!..- грозил мне полковник.Большевизация!..
Не отвечая, я сидел неподвижно.
* * *
– Фронт его не гноил! Смотри,- песок сыпется, а галифе с кантиками!.. Туда же!..
Сидящий напротив меня поручик оправил на груди солдатский "Георгий".
– Поручик, вам в Екатеринодар?.. Тоже?.. Я молчал.
– Вы, может быть, ноги продвинете?.. Поручик!.. Я отвернулся, ближе к себе подбирая костыли.
Три дня тому назад, на второй день моей нормальной температуры, меня выписали из лазарета.
– Месячный отпуск,- сказал председатель врачебной комиссии.Сле-ду-ю-щий!.. Я возмутился:
– Но куда я пойду? Ведь это бессмыслица, доктор!.. Я не могу еще в полк,- вы понимаете!.. В отпуск?.. Да вы меня под забор гоните!..
Доктор
– Ваша койка уже занята. Езжайте куда хотите... Что ж делать?..
Опираясь на костыли, все время пытаясь ступать на пятки, я медленно вышел в коридор. Пальцы ног, посиневшие после тифа, нестерпимо болели.
– Ну что?
– спросила меня в коридоре сестра Вера. Я молча прошел в канцелярию.
...За окном бежали кубанские степи.
– Отойди!..
Полковник в галифе, вновь было показавшийся в вагоне, прижался к дверям.
Солдаты переглянулись.
– Разошелся-то! А!..
– Да не шуми ты!..
– Теперь уж зря будто!..
Подбодренный солдатским сочувствием, полковник вдруг выпрямился и гордо вскинул под мышкою портфель. Но под его сдвинутыми бровями старческие глаза бегали так же трусливо.
– Странный какой!
– шепотом сказал поручик с "Георгием", кивая на вольноопределяющегося.- Фу ты, господи! Еще каша заварится... Уймите его, поручик!
Я молчал.
– Да уймите его, ребята! Ведь на людей, ребята, бросается. Непутевый какой-то...
На полу, среди седых станичников, сидела молодая казачка.
– Сам ты непутевый!
– звонко закричала она.- Мало,- человека испортили, теперь еще обидеть ловчитесь, ду-роломы!..
– Молчи ты! Баба!.. Я тебя за слова за эти! Но солдаты опять загудели.
– Бабу не тронь!..- вступились за нее и седые станичники.
– Правильно баба толкует!..
– Да вы б лучше, господин хорунжий...
– Руки не доросли, чтоб бросать-то!..- кричала казачка, уже наступая на поручика.- Других бросать будешь!., я тебя, да с Еоргием твоим!..
А поезд уже подходил к Екатеринодару.
На шумном перроне Екатеринодарского вокзала вольно-определяющийся-марковец подошел ко мне снова. Глаза его блуждали.
– Господин поручик, разрешите доложить? Опираясь на костыли, я остановился.
– Господин поручик, разрешите немедленно же по вашему приказанию,быстро, точно рапортуя, рубил он,- мобилизовать всю эту штаб-офицерскую сволочь из примазавшихся, и на станции Ольгинской, не рассыпая в цепь... в цепь... Пулемет... Часто... Кровью...
– Истерик!
– сказала за мной какая-то сестра.
Навалившись на костыли, я быстро отошел в сторону.
По слухам, на станции Ольгинской несколько дней тому назад была уничтожена чуть ли не вся Марковская дивизия. Я вспомнил об этом, отойдя от вольноопределяющегося. Но его уже не было видно.
– ...Неужели это правда?.. И... и... и комнат нет?..- заикаясь, спрашивал возле меня какого-то полковника остроносый военный чиновник, блестя из-под очков узкими, как щель, глазами.