Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)
Шрифт:
– Цинизм, говорите?.. Ну, а что мог я ему ответить? Ну, что?..
Поручик Скворцов все еще возился над котелком, вытирая дно коркою хлеба.
– Ну, что?.. Вам бы, поручик Науменко, только зацепку найти, чтоб потом три часа сряду галиматью всякую растягивать!.. Так и сказать: двадцать пять лет!.. Да?.. Дорогой Ершов, для отдыха это! У красных это, Ершов, передышкой называется... Так, что ли, поручик Науменко?
– Поручик!
– Молчите, поручик! Люди воспитанные не перебивают! Так и сказать: ...для
– Вы превратно поняли, поручик Скворцов!
– Кого? Вас?.. Или, может быть, генерала Врангеля?.. Пошли вы к черту, поручик Науменко, и не суйтесь с вашими замечаниями!..
Подводы выстраивались вдоль дороги. Поручик Скворцов встал. Прикрепил котелок к поясу.
– Allons!..*
– -------------------
* Пошли! (франц.).
Над имением Фальцфейна рвалась шрапнель. С правого и левого фланга наших цепей медленной лавой рассыпалась далекая конница. Вдруг конница метнулась вперед и, оторвавшись от флангов, хлынула на имение.
– Бегут!.. Бегут!..- закричал штабс-капитан Карнаоппулло и, выхватив шашку, уже не пригибаясь, бросился вперед.
Вечером того же дня мы лежали в саду имения. Вечерние лучи, с трудом раздвигая листья, пробивались сквозь чащу редкими рассеченными полосками. В кусты крыжовника и смородины они не попадали вовсе.
– Здесь, поручик Скворцов, всё недели на две позже зреет!
– сказал, подходя к нам, поручик Злобин.- Хотя,- видите?
– на верхушках зрелые уже есть. И крупные... Эх, черт!
Но добраться до зрелых вишен было трудно. Верхушки деревьев не выдерживали тяжести тела и гнулись, уводя ветви из-под самых рук.
– Сейчас мы это устроим!
Поручик Скворцов вскочил с травы и замахал в воздухе фуражкой.
– Сюда! С топорами!
...Я вышел из сада, думая найти пруд или речку и смыть с себя многодневную пыль.
– Пойдем-ка лучше в зверинец,- сказал, встретив меня на улице, поручик Науменко.- Там, говорят, зебры есть и медведи всякие - бурый, и черный, и белый... Эт-тот чудак Фальцфейн!.. Ах ты, господи, и понабирал же он себе друзей-приятелей!
К улице прилегали длинные коричневые строения, очевидно склады. Двери были под замком. Лишь одна дверь деревянного сарая в конце улицы была открыта настежь. Под дверью толпились солдаты.
– Заткнули б глотку, шибче бить можно,- кому-то из толпы деловито советовал бородатый унтер-офицер, сверхсрочного типа.- Оно и сбиться можно, в подсчете это, при крике, значит. А раз ему сто - так сто и натягивай, раз двести...
– Незачем затыкать!
– возразил другой, тоже унтер-офицер, но помоложе.- Ухо не барабан, не лопнет...
– Другим
Мы уже подходили к толпе, когда, обогнав нас, подбежал какой-то молодой безусый подпоручик. Подбежав, он остановился и стал тяжело дышать. Очевидно, бежал он издалека.
– Комитеты устраивать?!. Марксов развешивать?!.- уже пробиваясь сквозь толпу, кричал он.- Шомполами его! Да, шомполами!.. Так!.. Так!..
За дверью раздались глухие крики.
– Ну, не хотите, не надо. Пойдем!
– Поручик Науменко вновь вышел на дорогу.- В зверинец, значит?.. А хотите, я расскажу вам, как однажды при большевиках в Одессе...
Солдаты толпились и за имением возле высокой частой изгороди.
– Вот и пришли,- сказал поручик Науменко, только что окончив рассказ о расстрелах в Одессе.- Это и есть знаменитый зверинец. А ну, что тут такое?
Мы подошли к забору.
За забором, по полю, по которому, точно играя в перегонку, скользили легкие перекати-поле, с трех сторон, рассыпавшись в цепи, метались солдаты. Они загоняли в тупики забора испуганную зебру и двух низкорослых рыжих лошадей,- кажется, пони.
– Лови! Лови!
Солдаты возле зебры кричали и свистели. Некоторые, точно приплясывая, топали ногами.
– Лови! Лови-и!
– Тащи седло! Петька, седло тащи! Махом!
– Господин капитан! Забегайте, господин капитан! Слева забегайте!
Но капитан уже схватил зебру за гриву и, гикая, бежал рядом с ней. Цепи за забором перепутались и густой массой, беспорядочно, точно при атаке, бросились за капитаном.
– Расходись!
Я оглянулся. По дороге к нам подъезжал какой-то офицер в полном походном снаряжении.
– Расходись!.. Приказано всякие безобразия в имении прекратить! крикнул он, придерживая лошадь. Но вдруг откинулся назад и захохотал тоже, раскатисто и громко.
По полю, быстро обгоняя пони и вырвавшуюся из рук капитана зебру, бежали два страуса. Под хвостами у них болталась подвязанная бумага. Бумага горела.
Я оставил поручика Науменко на заборе и тихо побрел дальше.
Ни ручейка, ни пруда под имением я не нашел.
Когда я возвращался в штаб, солдаты около сарая в конце улицы толпились, как и час тому назад.
Из открытых дверей на улицу все еще доносились крики, на этот раз женские.
– Как дерганет по задам,- рассказывал возле дверей унтер-офицер сверхсрочного типа.- Как дерганет - аж полосы!..
– Ей-богу, не понимаю!
– ворчал вечером поручик Скворцов, расстилая шинель под деревом.- Вдруг ни с того ни с сего: беречь птицу!., беречь имение!., беречь деревья!..
И, помолчав, он повысил голос:
– Капитан!
– Ну?
– Варенья хотите, капитан?.. Знаете, вишневого? А?.. Сла-адкого!.. На хлеб или в чай... Хотите?..