Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

Юдовский Михаил Борисович

* * *

Внутренние резервы изыскались. Через месяц клуб был заново отштукатурен, стены внутри покрашены, сцена разобрана и сложена по новой, а поломанные стулья заменены на целые.

– Вот видите, – говорил Илья Наумович первому лицу, – ведь можно, если постараться. Если до испуга захотеть. Ведь самому же, согласитесь, приятно лицезреть такую прелесть.

– Лыцезрэть… воно да, воно прыятно… – кивало первое лицо. – Илья Наумович, а когда ждаты комиссию из Киева?

– В любую минуту, – отвечал Илья Наумович.

За тот месяц, что Илья Наумович обретался в городке, отношение к нему сложилось странное. Чужак, да еще еврей, да еще затеявший никому не нужную мороку с клубом, вызывал подозрение и даже раздражение.

– Мало нам було санатория, так ще культура понаехала, – ворчали обитатели городка.

Понаехавшая культура меж тем ютилась в клубной гримерке, ходила в одном

и том же пиджаке с вечно отрывающейся и не могущей до конца оторваться пуговицей и вскоре стала чем-то вроде местного юродивого. Но когда клуб был отремонтирован, Илья Наумович, используя все свои киевские связи в артистических кругах, принялся творить чудеса. На сцене Дома культуры забытого Богом городка стали появляться эстрадные и цирковые: фокусники, чтецы, акробаты, клоуны, жонглеры и лилипуты. Пустеющий даже в лучшие времена клуб был теперь битком набит по выходным, а от лилипутов местная публика попросту млела. Илья Наумович в одночасье превратился из изгоя в кумира.

– Це ж совершенно нэвэроятно, Илья Нумович, – восторгалось первое лицо. – Вы, мабуть, якэсь волшебнэ слово знаетэ.

– Изыскиваю внутренние резервы, – скромно отвечал Илья Наумович. – А волшебных слов на свете столько, что если из каждого веревку свить, так полруководства перевешать можно.

– Господь з вамы, – испуганно махало руками первое лицо. – Такэ скажэтэ, що слухаты страшно… А шо, Илья Наумович, скоро к нам комиссия из Киева?

– В любую минуту, – привычно отвечал Илья Наумович. – А нам таки есть теперь, что ей показать.

Порядок на концертах, организованных Ильей Наумовичем, царил идеальный. Поначалу за этим строго следили здоровяк Паша, с которым случай свел будущего клубного директора в первый день приезда, и его столь же внушительного вида приятели. Но скоро эта мера предосторожности сделалась излишней, поскольку все без исключения ожидали с замиранием сердца очередного представления и особенно приезда вожделенных лилипутов. Однажды, впрочем, случился конфуз, когда по настоянию свыше Илья Наумович вынужден был пригласить высокопоставленного чтеца, к слову сказать народного артиста республики. Тот, крупный, вальяжный и очарованный собою, с некоторым пренебрежением вышел на клубную сцену провинциального городка и, явно одаривая собою присутствующих, принялся декламировать из Маяковского:

– Разворачивайтесь на марше! Словесной не место кляузе…

Не успел столичный чтец дойти до «товарища маузера», как из публики в него полетел ботинок. Народный до того опешил от такого признания его таланта, что не сразу отреагировал, и лишь раздавшийся во все пальцы свист донес до него суть фиаско. Он бросил в зал испепеляющий взор и свирепо ретировался со сцены. На его место выскочил Илья Наумович.

– Уроды, – с какой-то не подходящей к сказанному нежностью объявил он залу. – Ну подождите у меня…

Он бросился за кулисы, где народный клокотал от праведного гнева.

– Слушайте, – сказал Илья Наумович, – не надо так обижаться. Это же провинция, дикий народ. Ради бога, простите их. Вы, скажу я вам, и сами хороши: вышли, надулись, как индюк, стали читать им про какие-то блядские марши. Рассказали бы чего-нибудь попроще. Например, анекдот. Например, анекдот про жопу. Выйдите и расскажите им анекдот про жопу. Вас тут же полюбят.

– Что?! – громыхнул чтец. – Чтоб я… народный артист республики… рассказывал со сцены анекдоты про жопу?!!

– А что вас так смутила жопа? Вы бывали в местах поинтересней? Ладно, не хотите про жопу, расскажите анекдот про что-нибудь другое. Тихо-тихо, не надо этих эмоций, я уже по вашему радостному лицу все понял. Не рассказывайте никаких анекдотов. Только сидите здесь и никуда не уходите, я сейчас все устрою.

Илья Наумович снова вышел на сцену. Зал притих.

– Вы мудаки, – свирепо молвил маленький администратор. – Я пригласил народного артиста республики! Народного арти… Короче, – он угрожающе глянул на публику, – если еще хоть одна сволочь кинет ботинок, – он свернул пальцы рук в два кукиша, – вот вы у меня увидите цирк, вот вам будут лилипуты!

Столь неудачное начало концерта сгладилось пышным его окончанием в виде банкета, который устроили в обеденном зале санатория, поскольку лучшего ресторана в городке не было. За щедро накрытыми столами присутствовала вся местная элита: руководство во главе с первым лицом, главврач с заместителями, представители городской интеллигенции (Илья Наумович и начальник железнодорожной станции), а также передовики производства, в число которых непонятным образом попала Дуня Горемыко, видимо пристроенная сюда заботливой мамой Аленой Тарасовной. Народный с удовольствием закусывал, с еще большим

удовольствием пил коньяк и, наслаждаясь собою, разглагольствовал об управлении периферией. Руководство в лице первого рассуждало о железных дорогах. Начальник железнодорожной станции высказывал тонкие суждения о культуре. А культура в лице Ильи Наумовича отмалчивалась и не сводила глаз с Дуни.

– Кто это юное совершенство? – тихо поинтересовался он у начальника станции, который только что решительно отдал предпочтение художественной декламации перед шпагоглотанием.

– Та где? – удивился начальник станции.

– Да вон же, напротив нас, с белым личиком, пунцовыми щечками и глазками как у ангела…

– Це вы про Дуньку Горемыко? Про дочку поварихину?

– Боже мой, какая роскошь, – восторженно пробормотал Илья Наумович. – Это же не женщина, а шесть пудов человеческого счастья!

– Та вы сдурили, – покачал головой интеллигентный начальник станции. – Це ж такэ щастя, шо от него тикаты трэба, сломя голову. Вы ее маму бачылы? Вы йийи чулы? Це ж полный… – он задумался в поисках подходящего слова и закончил: – Апокалипсис.

– Начхать мне, извините за тонкость, на ее маму, – ответил Илья Наумович, – и на апокалипсис тоже. Я с нею познакомлюсь.

– Ну, якщо вы розумных людэй слухаты нэ хочэтэ, так и ищите соби приключэний на голову, – обиженно заявил начальник станции.

– Спасибо, – кивнул Илья Наумович, – я всю жизнь нахожу себе приключения. И не только на голову.

* * *

Несколько дней кряду Илья Наумович пытался подкараулить Дуню, но та неизменно возвращалась домой с грозной мамашей, на которую Илья Наумович грозился начихать, но подойти и проделать это отчего-то не решился. В один из субботних вечеров, когда он, с любовной думой пополам, бродил по городку, ему все же посчастливилось: он увидел Дуню, одиноко вышагивающую в резиновых сапогах по уличному месиву.

– Глазам не верю! – воскликнул он, подскакивая к предмету обожания, который на полголовы возвышался над его собственной макушкой. – Дуня, неужели это вы?

Дуня с удивлением посмотрела на незваного кавалера.

– Я, – сказала она. – А шо?

– Просто никак не ждал увидеть вас одну, без мамы.

– Мама борщ готовыть, – ответила Дуня. – А мэнэ послала аппэтыт нагуливать.

– Ах, Дунечка, если б вы знали, какой аппетит вы мне нагуляли за эти дни! – Илья Наумович прижал руку к сердцу. – Почему я вас ни разу не видел на концертах в клубе? Для кого я их, по-вашему, устраиваю?

– Для артыстов?

– Ах, Дуня, если б вы знали, как мне наплевать на всех артистов оптом и в розницу! Все было оганизовано ради встречи с вами, которую вы так упорно игнорировали.

– Мама каже, шо концерты – це вертеп, – покраснев, сказала Дуня. – Шо культурни люды на концерты нэ ходят.

– Дунечка, у вас такая предусмотрительная мама, что я прямо удивляюсь, как она вам позволила родиться на свет. Мир – это такой вертеп, что культурным людям просто опасно в нем рождаться. Вы разрешите прогуляться с вами?

– Так я вже домой шла.

– Тогда я вас провожу. В этом вертепе столько хулиганов… – Илья Наумович изогнул руку полукольцом, как бы приглашая Дуню на него опереться.

– А шо вы им сделаете? – спросила Дуня, механически продевая свою лапищу в предложенное ей полуколечко. – Вы ж такый малэнькый…

– Малэнькый, алэ злый, як собака, – заверил ее Илья Наумович, элегантно ведя по дорожной грязюке. – Можу покусаты.

– Ой! – испугалась Дунечка, выдергивая руку. – Так вы скажэный? [39]

– Что вы, – Илья Наумович вернул ее руку назад, – я просто отважный. Ваше присутствие и моя любовь придают мне смелости. Вот гляжу я на вас, Дунечка, и мне хочется быть маленьким отважным странником, затерявшимся среди ваших холмов.

– Та ну вас, – покраснела Дуня, чувствуя, как сердечко ее тает, – прыдумалы ж холмы какие-то…

– Горы, Дунечка, горы… С опасными перевалами и ложбинами, где одинокого странника подстерегают злые разбойники… Ого, одного уже вижу! – Илья Наумович остановился и гневно указал пальцем на огромную, темнеющую в сумерках фигуру, которая, прислонившись к забору, лузгала семечки. – Ваш ухажер вас дожидается? Подстерегает вас? Сейчас вы увидите, какой я маленький…

– Та якый ухажер… – начала было Дуня, но Илья Наумович уже подскочил к фигуре и с размазу залепил ей оплеуху.

– Это тебе, чтоб не караулил чужих женщин! – объявил он.

– Та шо ж це такое, – обиженно удивилась фигура. – Стою, лузгаю семочкы, никого нэ трогаю… Вы сдурели, Илья Наумович, чы шо?

– Ой… – изумился Илья Наумович. – Это ты, Павлуша?

– А шо Павлуша… Як Павлуша, так можно сразу в морду заместо «здрасте»? Це шо ж у нас за город такый, шо це вже деятель культуры нэ може мимо пройти, шоб тоби по морди нэ хлопнуть?

– Ты зачем Дуню у забора караулил?

– Шо значыть караулил? Це мой забор, я за ным живу.