Возвращение к людям
Шрифт:
— Никто не вспоминает о мёртвом мясе, когда вокруг полно живого! Это верный способ привлечь к себе внимание, все поймут, что у вас в городе, действительно, есть склад!
Но я всё же решил взять с собой несколько банок, добавив к ним ещё и парочку банок с консервированным соком. Для пробы, мы вскрыли одну из оставшихся, не пропало ли? Наши опасения были беспочвенны. В постоянном слегка влажноватом и прохладном воздухе хранилища, ничего не испортилось.
Правда, почти все сроки хранения подобных консервов почти кончились, но мы рассчитывали на то, что не станем так долго их держать без употребления, а те, кто их увидят, не станут обращать на это внимания! Сова с иронией заметил:
— В этом вся
Но индеец не станет тебе мешать.
— И правильно делает. На то и белые — чтобы краснокожий имел возможность хоть кого-то укорять. А если честно — ты, хоть и прав отчасти, но все же не совсем. Эти банки или одеяла ценны не сами по себе — но тем, что они символизируют. Это — как память о прошлых, куда более обеспеченных и цивилизованных днях. Но что до них моему краснокожему брату?..
Мы подарили Сове несколько десятков гвоздей — как оказалось, наиболее ценный товар, из тех, что ходили в долине по рукам. Из них изготавливали наконечники для стрел — не я один до того додумался. Пока еще никто не сумел придумать ничего более подходящего — хотя уже были попытки заменить железо костью или ракушками, собираемыми на отмели. Несмотря на возражения индейца, Ната вручила ему и несколько мотков ткани — для женщин. Сова только недовольно пробурчал себе под нос, но, под укоризненным взглядом
Маленького Ветерка стушевался и умолк. Хотя… может быть, сыграло свою роль и то, что его попросила принять подарок Элина. В дорогу собрались быстро. На этот раз нам не нужно было тащить с собой столько припасов.
Ната научилась готовить сушёное мясо по способу, показанному ей Диной и
Ясной Зорькой, и теперь у нас всегда был с собой запас этого удобного для походов продукта. Да и походные мешки, она называла их тревожными, были постоянно готовы и ждали нас возле выхода. За этим следила Элина, Ната, на правах старожила, поручила ей эту обязанность, и та выполняла её неукоснительно. Кроме того, после наступления тепла не было нужды таскать с собой и на себе громоздкую тёплую одежду. На ночь нам вполне хватало пары одеял, которых не признавал индеец, предпочитая, обходится шкурой перерожденной крысы — та и грела лучше и не промокала на влажной почве. Со временем я собирался тоже обзавестись подобной подстилкой. Лишь бедному
Угару жара доставляла некоторые неудобства, но он стоически их терпел или делал вид, что терпит. Его меховая шуба облезла клочьями, и Ната уже начинала сердиться на ни в чём не повинного пса, постоянно выметая из всех углов клочья чёрной, кучерявой шерсти. Её было уже так много, что мы заполнили ею одну из сшитых наволочек.
Вместе с индейцем мы очень быстро прошли и городские руины, и степи, отделяющие наше жилище от Каменных Исполинов. Сова поднырнул куда-то под камни, ужом пролез меж двух, почти сдвинутых вплотную массивных валунов — и через минуту уже стоял на вершине одного из них, делая пригласительный жест рукой. Как индеец сумел обнаружить этот, практически неприметный лаз
— это было выше нашего понимания… Но он существовал и через него мы вскоре вышли на ту сторону — прямо в прерии. Что и говорить, что на выходе, Сова еще раз был вознагражден нами за такой подарок — отверстие меж скал очень и очень упрощало нам жизнь! В посёлок пришли ко времени, когда солнце поднялось над вершинами деревьев. Позавтракали на ходу. Сова торопил — следовало прийти пораньше, чтобы иметь возможность и уйти — засветло. Кроме того, так поступали все охотники и бродяги, оставаться в поселке на ночь никто не решался, памятуя о нравах, там царящих… Узнав о том, что предшествовало появлению Элины в подвале, он сильно помрачнел…
— Говоришь, их было семеро? И вы больше никого не
Мы тактично промолчали — на такое нам просто бы не хватило духу… Сова больше не заикался о вольной жизни среди прерий — услышанного вполне хватило, чтобы заставить его самого задуматься о многом. Обогнув знакомые кустарники и деревья, мы вошли в посёлок. Там уже собралось нескольких десятков человек, которые при нашем появлении разразились приветственными криками. Я узнал Стопаря, Дока, Черепа и прочих, с кем мы познакомились в предыдущие разы, когда были здесь вместе с Натой.
Мои девушки смотрелись очень живописно. Ната была одета в сшитые ею и
Элиной плотно обтягивающие штаны, из окрашенного соком жёлтой травы покрывала, и безрукавку, из остатков той же ткани. Всё это, по примеру
Совы, они отделали бахромой. Ната, у которой после появления в подвале еще одной женщины, внезапно проявилась страсть к нарядам и украшениям, нашила на свой наряд бисер. На шее висели клыки убитого ею волка. Запястья рук украшали кожаные поручи, защищавшие её руки при стрельбе от ударов тетивы.
На ноги, после больших трудов, наблюдая, как это делает Сова, я сшил мягкие и легкие мокасины — для всех нас, кстати, тоже! За спиной, в чехле, висел неизменный набор: три боевых дротика, копьеметалка, осваивать которую она ещё только начинала, и лук со стрелами — им она уже владела в совершенстве. На поясе, сшитом из шкур, в ножнах украшенных бахромой находился нож. Волосы она оставила свободно спадать по спине, перехватив их лишь узкой тесемкой, вроде той, которую предпочитал носить и я сам. Они у Наты были пышные волнистые и скрывали спину до поясницы. На Элине, превосходившей её почти на голову и лишь немного уступающей мне в росте было одеяние изготовленное из остатков её одежды и шкур, благодаря чему, она походила на какую-то юную и ослепительно красивую дикарку, явившуюся к нам из доисторических времен. Она игнорировала штаны, предпочитая — знала свои достоинства! — носить не стеснявшую движений юбку, на которой сделала разрезы по бокам, украсив их бахромой. Низ юбки был неровным, но это только добавляло ей привлекательности и шарма. Ноги рыжеволосой девушки могли свести с ума. Они начинались, как говорят, от ушей и заставляли вздыхать, не только Сову… На умопомрачительно тонкой талии, также висел пояс с ножом в кожаных ножнах. Рубаха, одевающаяся через голову, была сшита из шкуры крола со сбритой начисто шерстью, над которым она трудилась три вечера подряд. В отличие от Наты, ничего не носившей на голове, Элина подвязала косынку. Свою огненную гриву, она собрала на макушке конским хвостом. Он спадал по её спине до бёдер, заставляя меня цокать языком от восхищения. На руках девушки также были поручи, но, кроме этого, Элина носила за поясом и грубую перчатку, которую одевала, когда кидала камни из пращи. Само оружие и небольшой мешочек с голышами были подвешены к поясу.
Само собой, что у нее тоже был лук и полный колчан стрел — и в искусстве владения этим оружием она мне ни уступала ни на йоту! Стоя рядом, они резко оттеняли друг друга. Одна высокая, с тонким чертами лица, на котором ярко сияли голубые и живые глаза, и другая — маленького роста, темноволосая, с тёплыми каштановыми глазами, смотревшими на всё внимательно, а на меня — особенно нежно. Они обе были очень красивы, но, если красота Наты была мягкой женственной и слегка приглушенной, то из
Элины она била ручьем, привлекая внимание… Я украдкой любовался ими, замечая такие же восхищённые взгляды со стороны собравшихся здесь жителей долины.