Возвращение
Шрифт:
Неверную супругу могли сослать в монастырь или прядильный дом [48] .
Илье могли устроить церковное покаяние. Могли оженить или запретить разводиться с супругой. Но смертью карали только в одном случае.
И прелюбодея, и изменницу.
Если только…
– Это не Марина? Скажи мне, скажи, что я ошиблась!
Голос Устиньи был почти умоляющим. Почти безжизненным.
Илья вздохнул:
– Устя…
– Нет, пожалуйста, нет…
И столько
48
См. Калининский дом в Петербурге, 1720 г. Но подобные учреждения существовали и ДО того.
– Устя, ты чего?! Обезумела, что ли?
– Илюша… правда это?
Илья глаза опустил.
Правда.
Даже и не подумалось ничего. Раньше бы ему и в голову не пришло с сестрой о таком разговаривать. Устя же… Тихая, спокойная, скромная…
А сейчас говорит как с ровней. Что-то в нем сдвинулось, поменялось после аркана.
– Правда, сестрица.
– Ты ее… любишь?
И снова непонятное что-то. Еще месяцем раньше Илья бы кого хочешь в своей любви заверял. Горло бы за нее перегрыз. А сегодня что?
– Не знаю, Устя. Это как огонь. Черный, прекрасный… и меня к нему тянет. Неудержимо.
Устя невольно руку опустила, груди коснулась.
Неужто?
Черный огонек там горел, ровно и уверенно. Никуда не делся.
– Илюша… казнят. И ее, и тебя смертью мучительной.
А в памяти – как Сёмушка умирал.
Глаза его отчаянные, кровь на губе запеклась…
Прости, царица. Не виноватый я, и ты не виноватая… прости.
И ее голос ответный, сорванный от слез… они весь день текли, не унимались.
И ты прости, Сёмушка. Меня казнить хотят, ты жертва невинная. Помолись за меня у престола Господня…
И стражи рядом. Всё они понимают, глаза отводят, в землю глядят. А сделать-то ничего и не могут. Самим на кол неохота. Страшно…
Как за двадцать лет страну в такой страх повергнуть? Чтобы дышать нельзя было, чтобы охватывало тебя липкое, черное… Фёдор справился.
Только Устя невиновна была, а вот Илюша…
– Может, в имение тебе уехать?
– Батюшка не отпустит.
Устя задумалась:
– Илюша, когда тебе на службу надобно?
– Завтра.
– Вот завтра вы и увидитесь, наверное?
Илья подумал о Марине.
О руках ее ласковых, о губах огненных, глазах бездонных…
И словно по хребту перышком прошлись, был бы собакой, так шерсть бы дыбом встала. Аж штаны натянулись, хорошо, рубаха длинная, срам прикрывает.
– Д-да…
Устя только головой качнула:
– Илюшенька, ты скажи
– Ты в своем ли уме, Устя?
– Скажи. И погляди, что она тебе отвечать будет. Я ж тебя не прошу расставаться с ней, обиженная женщина что хочешь сделает. Просто скажи, что тебя оженить хотят.
– А как спросит – на ком?
– Ты ту невесту в жизни не видывал. Скажи – будет сговор скоро. Можешь? Имен не называй…
– Ты что, Устя? Ты о чем говоришь?
– О том, что разгневанная женщина много чего сделать может. Коли решит, что обидели ее, так и вдвойне. А за что тебе мстить? Батюшка все решил, ты и думать о таком не задумывался.
– И то верно. Думаешь сказать надобно?
– Обязательно. А как не скажешь да она стороной узнает… Отца в палаты пригласили. Скажет он слово не там или не так, мигом дойдет до чужих ушей.
Илья даже побледнел:
– Не думал я о таком-то, сестрица.
– Так подумай.
– Подумаю. И скажу.
– Как живая?!
Полетело в стену зеркало, за ним шкатулка. Впрочем, человека в длинном темном плаще, с накинутым капюшоном гнев собеседника не испугал.
– Живая. Я за подворьем следил, там холопка померла, а боярышня жива-живехонька.
– Я же… ах ты дрянь! Это та девка… она мне чужую кровь продала, не иначе!
– Надо было о том раньше подумать.
В стену еще и чернильница полетела. Потом гнев утих.
– И пусть! Холопок много! Не жалко! Только вот кровь боярышни…
– Неуж никого еще продажного не найдется?
– А ежели опять то же самое? Знаешь, сколько сил этот ритуал тянет? Это не муху прихлопнуть, это человека в расцвете сил со свету сжить! И она сопротивляется, тут кто хочешь сопротивляться будет!
– Да уж понятно, – закудахтало из-под плаща. – Кому ж понравится?
Ответом ему было злобное шипение. Словно громадной гадюке на хвост наступили.
– Тебя спрос-с-с-сить з-с-с-сабыли!
– Да и не надобно меня спрашивать, – с тем же кудахтаньем отозвались из-под капюшона. – Надобно было кому умному поручать, а не дураку набитому.
– Вот и займись! Достань мне кровь Устиньи Алексеевны!
– Наново порчу накинешь?
– А когда и так?
– Не пойду. И глупо это! Это тебе не девок морить подзаборных, это боярышня! И царевич на нее глаз положил!
– Как положил, так и уберет.
– Или ты его вырвешь?
– Не твое дело!
– Не пойду я кровь доставать. И тебе то не советую. Подожди немного, к весне успокоится, тогда и порчу навести можно будет. Тебе что надобно? Чтобы умерла она?
– Чтобы за царевича замуж не вышла. Видел ты ее?
– Ну так?
– Ви-идел… а я тебе другое скажу, то, чего ты не осознаешь, не поймешь. Она ему и деток родить сможет! И даже несколько!
– Ты… КАК?!
– А вот так! Знаешь, что прабабка ее волхва?