Возвращение
Шрифт:
Так-то не ответишь. Пришлось снова солгать – не солгав.
– Государыня, я твоего сына пару раз в жизни и видела. Один раз говорила. Когда тут полюбить?
Объяснение Любаву успокоило. Понятно, просто рассудительная девушка попалась, не мечтает понапрасну. А все-таки…
– Ты ведь на отбор приглашена будешь. Коли Федя тебя выберет, что скажешь? Чем ответишь?
– Мне ведь никто не позволит отказаться, государыня. К чему меня спрашивать, когда за меня все отец решит?
– Умна ты, Устинья. А все же,
Устя только плечами пожала:
– Какой меж нами разлад может быть, государыня? Кто ты, а кто я? Думать о таком – и то смешно.
– Говорят, ночная кукушка дневную перекукует.
– Говорят, государыня. Только как я тебе ответить могу? Клятвы давать? Что я сказать должна, чтобы ты мне поверила?
– И то верно. Ничего ты не скажешь.
– А что скажу, в то уже ты не поверишь, государыня. Важнее тебя у царевича никого нет. На ком бы он ни женился, а к тебе прислушиваться будет. Ежели кто между вами раздор творить посмеет, ты не стерпишь. Я же с тобой воевать не стану, потому как это понимаю.
– Понимаешь ты много. Не слишком ли много?
– Я, государыня, лучше промолчу лишний раз. И сейчас бы смолчала, да выхода нет.
Любава Никодимовна в задумчивости зарукавье повертела, на игру камней драгоценных полюбовалась.
– Хотела я на свои вопросы ответ получить. А получила только больше вопросов.
Устинья вновь промолчала. Ее ж не спрашивали, а чего там и кто хотел, не ее печаль.
– Значит, воевать со мной не будешь. И Федю от меня не оторвешь. Что ж. Хорошо. Иди, Устинья Алексеевна.
Устя поклонилась да и пошла. А чего ей стоять? Скоро уж и служба закончится…
Показалось ей – или что-то металлическое за спиной зазвенело, по полу покатилось?
Показалось…
Не успела Устинья уйти, как к царице Варвара сунулась:
– Водички, матушка царица?
Воду царица выпила в три глотка. А кубок что есть сил о пол шваркнула. Зазвенел, покатился, даже сплющился чуточку.
– Стерва!!!
– Государыня?
– Ох и девку себе Фёдор отыскал! Напасть на мою голову! Вот что, Варька, позови Платошу вечером. Думать с ним будем. Поняла?
– Да, государыня.
– А как поняла – пошла отсюда!
Варвара из комнаты вылетела опрометью. А царица руки стиснула.
Хорошо это или плохо – умная жена у Фёдора? Кто ж знает…
Фёдору, может, и хорошо будет. А ей – точно плохо.
Надо, надо с этим что-то делать. Вот и поговорит она о том с Платошей.
Всю дорогу до дома боярыня Заболоцкая молчала. Уже потом Устинью к себе позвала. Не хотела, чтобы Аксинья и Дарёна слышали. Ни к чему им такое…
– Устя, что от тебя государыня хотела?
– Того же, матушка, что и боярин Раенский от батюшки. Приглядеться,
– Ох, Устенька.
И такой потерянный вид был у боярыни.
– Маменька, ты ведь не хочешь, чтобы я во дворец шла? Замуж за царевича выходила. Верно?
Боярыня только вздохнула:
– Не хочу, Устенька. Не при батюшке твоем будь сказано, не хочу.
– Почему, маменька?
– Не первый это отбор на моей памяти. Помню я, как невесту для царевича Бориса выбирали.
– Маменька, так давно уж было…
– Давно, да не забылось. Я тогда уж и замужем была, и непраздна, а вот сестра моя младшая на отбор пошла. Правда, не ее выбрали, ее подругу.
Боярыня замолчала. Смотрела в стену, а видела там не роспись с цветами и птицами, а что-то горькое, тоскливое…
– Маменька? – осторожно подтолкнула Устя.
– Яд царевичевой избраннице подсыпали. Чудо спасло… сестра моя младшая там оказалась. Да яд ненароком и отведала. Спасти не успели, – глухо вымолвила боярыня. – Дружили они, вот и угостились девушки фруктами заморскими, диковинными. Сестричка первая съела – и упала…
– Матушка! – Устя плюнула на все да и обняла боярыню покрепче, прижимаясь к матери, прогоняя своим теплом стылый призрак былой горести. Разгоняя тоску, отводя боль. – Не бойся за меня. Не хочу я невестой царевичевой быть, все сделаю, чтобы не случиться тому.
– Страшно мне за тебя, Устенька. Очень страшно.
– И мне тоже страшно, маменька. Не хотела я этого, Бог видит. Но коли случилось, так до конца пойду.
– К власти?
– К счастью. Не нужна мне власть, мне любимый человек надобен.
– Это не царевич Фёдор?
– Нет, маменька.
Боярыня кое-как дух перевела, и Устя еще раз обняла ее:
– Маменька, я справлюсь.
В этот раз я справлюсь.
– Платоша, Федя плохой выбор сделал.
– Очень плохой? Мне боярышня понравилась.
– Мне она тоже понравилась. Но не как жена для моего сына. Слишком она умная. Слишком…
– Так оно б и неплохо?
Платону Раенскому любовь разум не застила, он цену Фёдору примерно представлял.
– Плохо. Она себе на уме, как Феденька на ней женится, мы с ней наплачемся…
Платон так не думал, но понимал, что с Любавой лучше не спорить. Баба же! Как упрется, так и не своротишь!
– Хорошо, сестрица. Чего ты хочешь?
– Клин клином вышибают, Платоша. Слушай, что сделать надобно…
Лебединое, дорогущее перо медленно скользит по бумаге. Вычерчивает ровные, одна к одной буковки.
«…девицу, что царевичу Фёдору понравилась, зовут Устинья Заболоцкая, дочь же она боярина Алексея Заболоцкого. Мне она тако же всем показалась.