Возвращение
Шрифт:
– Это понятно. А ежели ты и ее под удар подведешь?
Вот об этом Фёдор не думал. И враз побелевший Михайла, который, по своему обычаю, подслушивал царевичеву беседу, тоже.
А и правда!
Первый-то раз ладно! Там он знает, что и как! А второй раз? Кто стрелял в Фёдора? Могут ли эти люди и на Устинью руку поднять?
А ведь могут…
Ежели им царевич неженатый нужен, еще как поднимут…
А делать-то что? Предупредить ее, чтобы осторожнее была? Так не поверит! Что там! И разговаривать с ним не будет! Аксинью
Делать-то что?!
Но, пока Михайла раздумывал, боярин Раенский уже свое слово сказал:
– Ты, Феденька, племянник любимый, лучше почаще в храм наведывайся. Там и зазнобу свою повидаешь, и батюшка ее в твоих намерениях убедится.
– Поговорить бы.
– Она тебе ясно передала. Позорить себя не позволит. И права она, ты сам то понимаешь.
Фёдор понимал. Он и не разгневался, когда ему слова Устиньи передали. Все правильно. Лучше получить от невесты пощечины до свадьбы, чем рога после свадьбы. Если сейчас она себя блюдет, то и потом блюсти будет.
– Понимаю. Буду я в храм ездить, обещаю.
– Вот. А потом просто выберешь ее, и все. Поздно уже будет. Не рискуй, Феденька, ведь боярышня не царская дочь, ее и убить могут, и сглазить, и еще как испортить…
– Не буду.
Фёдор вдохнул.
Он подождет.
Но…
Устинья все равно его будет! И впервые, наверное, Фёдор подумал о другом.
А ведь она бы и царицей могла быть. Не хуже маменьки. Только вот матушка за царя вышла, а Устинья за царевича…
Вот был бы он царем…
– Настя?
Вот уж кого боярышня не ожидала.
Когда в коридоре ей почти под ноги кинулась зареванная холопка, которую она уже спасла от отцовских плетей…
– Я, боярышня.
– Случилось что?
– Боярышня… миленькая, родненькая, Господь тебя храни! Боярин меня в деревню отсылает! И женимся мы с Егоркой на Красную горку!
Устинья с иронией подумала, что этот брак точно будет более счастливым, чем ее.
Если ее свадьба вообще будет. Если она не справится…
– Совет вам да любовь. Заглянешь ко мне завтра, я тебе еще на обзаведение денег дам. Поняла?
Устя себя чувствовала в ответе за холопку.
Хоть Настасья и дрянь, да не такая, как Верка. Да, полюбовницей у боярина была, так не по доброй же воле! И гоголем по двору не ходила, и боярыне не дерзила… почти. А что было, так то с отчаяния. Батюшка-то у Устиньи не бог весть какой красавец. Мало от него девчонке радости.
А приневолит – и не откажешься.
Сейчас Устя это понимала.
Верка – та готова была на купол храма влезть и оттуда орать от счастья, что боярин ее выбрал. Смотрела презрительно, подарки клянчила, наушничала, подличала.
Настасья просто терпела.
За то
– Боярышня! Я для вас… что хотите сделаю!
– Спасибо, Настасья. Да есть у меня все, разве с платьями мне поможешь. Такую вышивку, как ты умеешь, никто не повторит, руки у тебя золотые.
Настасья вздохнула:
– Добрая ты, боярышня. Дай бог тебе жениха хорошего. Царевича-королевича…
Устя поморщилась.
Царевича… дал уже! Отворотясь не насмотришься!
– Али не по норову он тебе? – прищурилась Настасья.
Почему Устя откровенничать решила? Она и сама не знала.
– Мое дело отца слушать. А люб, не люб… что у меня воли, что у тебя.
– И то верно, боярышня. Неуж не люб никто? Сестра твоя – та себе милого дружка нашла, а ты, смотрю, нет.
– Сестра?
– Не знала ты?
Устя головой качнула.
Прабабушка говорила про Аксинью, да Устя попросту забыла. Тут все одно к одному и легло. Батюшка приехал, прабабушка уехала, потом боярин Раенский с визитом… теперь вот все подворье на ушах стоит. Платья шьют, суетятся…
– Я и не подумала. Говори, что знаешь?
Настасья тоже таить не стала:
– Знаю. Встречаются они малым не каждый день на сеновале.
– Ох, Ксюха!
– Вроде как до бесчестья у них не дошло. Но Егор…
– Егор тоже знает?
– Тут такое дело, боярышня…
Настасья рассказывала честно.
Конюх Егор ей люб был давно. Только вот он холоп, она холопка, над ними боярская воля. Куда тут денешься. А потом еще люба она оказалась боярину.
Егор тогда чуть с ума не сошел, Настасья его кое-как утешала. Говорила, что натешится с ней боярин да и выкинет. А коли сейчас попробовать у него игрушку отбить – пропадут они оба.
Егор умом все это понимал, а сердце-то не каменное!
Вот и бегала к нему Настасья, боялась, что любимый натворит что-нибудь… а бегать-то как? Скажет кто боярину, что полюбовницу он с конюхом делит, – обоим головы не сносить!
Приходилось таиться да по сторонам оглядываться.
Вот в одну из ночей Настасья и заметила Аксинью. Которая точно так же кралась, оглядывалась – и направлялась на сеновал.
Какая бы женщина устояла?
Настасья исключением не оказалась. Егор ее в ту ночь не дождался, Настасья занималась более важным делом. Подсматривала и подслушивала.
Как она поняла, Аксинья и Михайла…
– КТО?!
Устинье чуть дурно не стало.
– Михайлой она его зовет, боярышня.
– Ох-х-х-х-х…
– Никак знаешь ты его?
– Волосы светлые, глаза зеленые, высокий…
– Глаза не видела, темно было. А волосы светлые и высокий. И вроде как из царевичевых ближников он, сам говорил.
– Он…
– Боярышня?
Устя дышала. Ровно и размеренно.
– Ты… уф-ф-ф говори, Настасья. Уф-ф-ф… Слово даю, уф-ф-ф-ф, молчать буду. Уф-ф-ф-ф… Дурной то человек…