Возвращение
Шрифт:
А вдруг получится?
У Михайлы была цель, и он шел к ней. Устя… его ангел с серыми глазами… ты подожди немножко, я всего добьюсь!
Дни бежали, словно быстрая река.
С Аксиньей Устя так и не решилась поговорить. По хозяйству распоряжалась, матери помогала, платья шила…
В храм ходила обязательно.
Вот и сейчас…
Служба шла своим чередом. Да только к Устинье потихоньку подошла женщина. Вроде как обычная тетка, в темном простом сарафане, в
Чем они занимаются? Да пожалуй, что и всем. Чистоту наводят, облачение в порядок приводят, свечи лепят, просфоры пекут… работницы? Трудницы?
Иногда живут при храме, иногда с утра приходят, а потом к себе домой уходят. Всяко бывает. Устя и таких навидалась. Иногда они послушание принимают, иногда просто помогают, а когда и свою выгоду ищут.
Подошла, посмотрела из-под черного платка.
– Ты ли боярышня Устинья, дочь боярина Алексея?
– Я.
– Пойдем со мной. Видеть тебя хотят.
Устя глазами на мать показала. Мол, я не сама по себе, с матерью и разговаривайте.
Женщина усмехнулась краем губ, подошла к боярыне и тихо что-то шепнула. Боярыня аж дернулась. Оглянуться хотела, да женщина головой качнула.
Потом опять к Усте подошла.
– Куда идти?
– Вверх. На хоры.
Устя кивнула и за женщиной пошла. Кто другой бы удивился, а она даже бровью не повела. Потому как знала она эту женщину.
Хорошо знала.
Боярыня Раенская это.
Варвара Симеоновна. Жена Платона Раенского. И царицына постоянная наперсница. Только вот у Усти на нее зла не было.
На свекровь было.
А Варвара… как-то так получилось, что впрямую она с Устиньей не сталкивалась, зла они друг другу не делали. А когда единственный раз Устя с той поговорила, оказалось, что и у Варвары положение не лучше. Муж приказал – она и делает. А самой страшно до ужаса.
Возле трона всегда смерть.
То и оправдалось. Не дожила Варвара до заточения Устиньи в монастырь, раньше жизнью поплатилась. Убийцу так и не сыскали.
А может, и не искали. Тогда и Платона зарезали.
Забрались на подворье грабители да в боярские покои влезли. Боярина пытали, мучили, боярыню сразу прирезали.
Царица уж померла к тому времени. А Фёдор себя тогда странно повел. Разве что плечами пожал, мол, случается. А следствие и само заглохло.
Почему так получилось?
Устя за боярыней шла, а сама и думала. Мог Фёдор что-то знать? Или, может, по его приказу к Раенским пришли? Но что такого было у Платона? Или что он знал такого? В палатах ничего не скроешь, слух ходил, пытали боярина страшно, глаза выкололи, уши отрезали, боярыню хоть сразу убили, а вот Платона Раенского не пощадили тати. Остался б жив – о смерти бы, как
Может, Варвару расспросить? Ежели получится?
При царице она просто на посылках, мало ли что понадобится боярину передать или какое поручение выполнить. Своей воли у Варвары и нет, она за блага для детей своих, считай, расплачивается. Но ведь что-то она знать должна!
А захочет ли рассказать?
Видно будет!
А пока…
Устя и не удивилась, и не задохнулась, когда к ней оборотилась та, кого она бы век не видела.
Царица Любава Никодимовна. Ее бывшая-будущая свекровь.
В молодости царица была красива и сейчас, постарев, той красоты не утратила. А пуще красоты в ней характер чувствуется. Жесткий, неуступчивый. Глаза большие, ясные, смотрят холодно.
– Ты ли Устинья Заболоцкая?
– Я, государыня.
– Знаешь меня?
– Кто ж тебя в Ладоге не знает, государыня? Ты всем ведома.
Говорила Устя ровно. А внутри все жгутами скручивалось.
Ты!!!
Ты, гадина!!!
Ты ЕГО убила, ты меня убила, ты сына своего на трон посадить хотела, все ты…
Получила ты власть?! А не получилось поцарствовать всласть! И десяти лет не прошло, как ушла ты в могилу, и жалко мне тебя не было. Федька, помнится, тогда слезами уливался. Рыдал-горевал, чуть не месяц горе вином зеленым заливал. А я радовалась.
Злорадствовала, ходила мрачная, а когда одна оставалась, вспоминала, что нет тебя, – и торжествовала! Хоть так!
Хоть это!
Царица же мыслей услышать не могла. Просто смотрела.
Вот стоит перед ней девица. Спокойная, явно о чем-то своем думает, на роспись потолочную смотрит. И не боится ничуточки.
– Что ведома, хорошо. А не догадываешься ли, боярышня, к чему я тебя сюда позвала?
– Мне боярин Раенский уже все объяснил, государыня.
– А сама ты что скажешь? Хочешь за моего сына замуж?
Устя кривить душой не стала:
– Не хочу, государыня.
Удивить царицу ей удалось, Любава аж рот разинула:
– Нет?! Царевич он! Не конюх какой!
– Понимаю, государыня.
– Хм-м-м. Не хочешь ты за него замуж. А пойдешь, коли прикажут?
– У девки выбора нет, кого отец укажет, того любить и буду, – отозвалась Устинья так же ровно.
Любава задумчиво кивнула:
– Не люб тебе мой сын.
– Не люб, государыня.
– Почему?
Как на такое ответить? Потому что дрянь он, хоть и царевич? И Россу кровью зальет, и меня казнит, и знаю я, чем то супружество закончится?