Возвращение
Шрифт:
Настасья только головой покачала.
Чудит боярышня. А и то, коли сестра с каким поганцем свяжется, тут всем достанется.
– Он ей рассказывает, как любит. И она ему тоже. Целуются иногда. А вот до греха плотского у них вроде и не дошло. Она бы и не против, да он останавливает.
– Сволочь. Уф-ф-ф-ф…
– Может, и так, боярышня. Встречаются они не так чтобы часто, но раз в пять – десять дней увидятся обязательно.
Устя медленно кивнула. Сердце чуточку успокоилось, черный огонь внутри больше не обжигал.
Ах
Что ж ты с моей сестрой-то делаешь?! Ненавижу, Жива-матушка, как же я его НЕНАВИЖУ!!! До крика, до воя, до черной волны, которая застилает разум, стоит только ту черную ночь вспомнить – и вой к небу рвется, ровно волчий.
Не спущу-у-у-у-у-у!
Не прощу-у-у-у-у!
И за сестру – тоже спрошу!
– Как Михайла на подворье к нам попадает – знаешь?
– Нет, боярышня.
– Настя… вот что. Три рубля хочешь? На обзаведение?
– Хочу, боярышня.
– Узнай, как он на подворье попадает. Попроси Егора своего поглядеть за Аксиньей и сама постарайся. А за мной не пропадет.
– Я вам и так отслужу, боярышня. Вы нам с Егором жизнь спасли.
Устя коснулась руки холопки:
– За то, что я сделала, Настасья, ты со мной полностью расплатилась. Я тебе должна.
– Поговорю я с Егором. Они уж дней шесть не виделись, со дня на день должны.
– Хотела бы я их застать. Раньше, чем батюшка…
Настасья задумалась:
– Не знаю, боярышня. Я с Егором поговорю, а дальше – только молиться и останется.
Устя кивнула. Можно и помолиться. Но Михайла…
Аксинья…
Да что ж она, дурочка, не думает ни о чем?! Он же… она же…
Матушка Жива, да что ж это делается-то?!
– Боренька, нельзя нам сегодня. Разве что рядом полежим…
– Маринушка моя. Мне с тобой всегда радостно, русалочка моя.
Царица Марина опустилась на кровать:
– Хоть побыть рядышком.
Борис тоже вытянулся на кровати, притянул супругу к себе.
– Ребеночка от тебя хочу, Маринушка. А лучше двоих или троих.
– Я ведь говорила, Боренька, не лгала тебе изначально. Я у матушки одна получилась. В роду нашем бабы поздно созревают, поздно рожают, но и старятся тоже поздно. Рожу я тебе еще… подожди чуточку.
– Буду ждать, сколько скажешь. Только сына мне подари. Или дочку с такими же глазищами, как у тебя.
– Подарю, Боренька. Бог даст, и двоих подарю, и троих. Может, и мне на богомолье съездить? Ты поедешь в один монастырь, ну и я тут, рядышком?
– Расставаться с тобой не хочу. Даже на день, даже на час. Уж сколько лет вместе, а я без тебя сам не свой делаюсь.
Царица приподнялась на постели, скользнула губами по губам…
– Я на пару дней, Боренька. Помолюсь да и вернусь. Пожалуйста!
– Ну коли просишь…
– Отпустишь?
– Ждать буду.
– Любый мой…
Губы
– Нельзя ведь. Грех это…
– Отмолю.
И губы скользнули еще ниже, вызывая довольный мужской вздох.
Ладно уж… семь грехов – один храм. И то… отмолим!
– Велигнев, я не просто так к тебе пришла. Разговор у меня есть.
– Слушаю, Агафья. Или тебя иным именем назвать?
– Называй Агафьей. Привыкла я, среди людей живу. Это ты в чащу ушел…
– Разве ж от тебя уйдешь? Ты и под землей разыщешь, коли надобно.
– А не было б надобности, я б сюда и не полезла. Ты меня послушай, Велигнев. Я не просто так пришла, я с другими поговорила. Пятьдесят лет назад в Россе было сто двадцать две священные рощи. Тридцать лет тому – восемьдесят шесть. Сейчас – сорок две. Не страшно тебе? Богиня ответ дала. За эти годы к ней пятьсот двенадцать душ ушло. Не простых, а НАШИХ. А всего-то нас хорошо если тысяча наберется. И эти пятьсот смертей – они не от возраста, не от болезни. Это те, кого огнем и мечом извели, ядом и коварством.
– Агафья… всерьез ли ты?
– Смеяться будешь, я тоже не замечала. Как в тумане жила. Внучка у меня в силу вошла, я ее обучать начала, а она спрашивать. А как ответы я нашла, так и сама задумалась. Что происходит, Велигнев? Тебе многое ведомо, кто это может быть?
Обманчиво скромная пара.
Старушка в простом тулупчике и платке – и старик в одной телогрейке поверх холщовой рубахи, в портах полотняных, в лаптях. Даже без шапки, седые волосы в разные стороны торчат. Никакой в нем благостности, никакого величия.
Пока в глаза не поглядишь и не поймешь, с кем столкнулся.
А как посмотришь…
Глаза у Велигнева голубые.
Ясные-ясные. Словно безоблачное летнее небо. Чистые и спокойные.
Только вот Агафья точно знала, не просто так его Велигневом прозвали. Вот и сейчас… голубые глаза начинали медленно темнеть. От зрачка – и все дальше, дальше, словно тучи на небо сходились.
– Не знаю я. Не думал.
– А ежели узнать пожелаешь?
– Время мне на то потребуется. Буду спрашивать, буду ответа ждать. Сама знаешь, в сказке все просто. Крикни – и сбегутся птицы-звери, и ответят на все вопросы. В жизни так не получится, чудес не будет.
– Мне и не чудеса нужны, а ответы.
– Ответов подождать придется.
– Подожду я, сколько надобно.
– Ну коли так… через месяц вернешься. Что узнаю, расскажу.
– Вернусь.
Велигнев и не сомневался. Еще как вернется.
А и правда – почему никто не видел? Не замечал?
Как глаза всем отвели. И бежит, бежит по спине холодок. Неуж кто-то старую веру изводит? Свою насадить хочет?
С тем волхв в святилище и отправился. У него своя дорога, у Агафьи своя. Не друзья они, да сейчас всем крепко стоять надобно, плечом к плечу. То-то ему ночью стена огня снилась, накатывает, лес поглощает, корчатся в огне белые стволы берез, темнеет кора…