Вперед в прошлое 10
Шрифт:
— Вот! Я их проспорил, ты выиграл.
— Давайте вложим их в дело, — предложил я, отодвигая его руку. — Как раз двести литров солярки столько стоят. Это будет ваш вклад в общее дело. Вот когда будет прибыль, отдадите из своих.
Денег у него наверняка нет, все потратил на новый год: то детям подарки, то — подарки членам новой семьи. Потому сопротивляться он не стал, забрал деньги обратно.
— Ты что-то говорил про прибыль, — сказал отчим и усмехнулся в усы. — Как будем делить шкуру неубитого медведя?
— Ваши предложения? — решил я проверить его
Он сморщился и почесал в затылке, потом принялся грызть ногти.
— Я даже не знаю…
— А вы подумайте, взвесьте все и изложите, — предложил я. — А я наконец поем.
Боря уже хлебал борщ. Я налил себе, выловив крупный кусок мяса, только уселся — зашел отчим, оседлал стул и выдал:
— Как я это вижу. Без тебя я ни за шо до такого не додумался, то есть ничего этого не было бы. Тебе, в свою очередь, нужно было найти доверенное лицо, что сложно. Получается, что ни без меня, ни без тебя схема не заработала бы. К тому же у меня есть грузовик, он нам понадобится.
«Пока есть», — подумал я.
— К тому же тебе надо учиться. А значит, много сделок я буду проводить сам, — отчим замолчал, будто бы испытывая чувство вины, и отвернулся.
К чему, интересно, он клонит? Хочет отжать мою идею? Аж кусок в горло не полез. Что ж, я понимал, что такой риск есть. «Ты ребенок, вот тебе леденец — будь счастлив, оставь взрослые дела взрослым». Если так, пошлю к черту и не буду ничего ему объяснять, а без меня он по простоте душевной вряд ли разберется, что делать.
Боря почувствовал себя лишним, доел и удалился.
— Потому мой вариант — пятьдесят на пятьдесят, — выдавил из себя отчим.
Аж стыдно стало, что я о нем подумал плохо. Все с точностью до наоборот: ему неудобно просить себе половину, когда он понимает, что ни черта не понимает. Однако такое быстро забывается. Вскоре он освоится, сообразит, что к чему, и решит, что договариваются с кем? С ним. «КАМАЗ» чей? Его. Я сделал свое дело и могу быть свободным.
Ну и пусть. Главное — успеть провернуть сделку со стройматериалами и построить дом. То, что Василий будет обеспечивать маму и вызывать на себя огонь ее заботы — уже хорошо.
Мое молчание отчим расценил по-своему, приложил руку к груди и горячо проговорил:
— Клянусь, что так и будет! Я не буду крысятничать, я — человек слова!
Похоже, он искренен в своем порыве. Но и девушки, клянущиеся в любви до гроба, искренни, но — в моменте. Ладно, посмотрим. Пусть идет как идет, вдруг и правда Василий — человек чести? С образом недалекого работяги, бегающего по бабкам-ведуньям, не очень вяжется, но вдруг так и есть?
— Мне нравится такой вариант, — поддержал его я. — Если бы предлагал я, условия были бы такими же.
По лицу Василия пробежала тень — он испытал облегчение. Все у него на лбу написано, как просто с ним! Совершенно бесхитростный товарищ, честный, совестливый.
— Расскажи мне, как мы заработаем деньги! — насел на меня отчим. — Давай все рассчитаем, шобы в минус не уйти. Вдруг это все иллюзия. Пока цифры не увижу, хотя бы примерные, — не успокоюсь.
Мы с отчимом
— Начнем с того, сколько стоит килограмм муки?
— Триста рублей мука первого сорта, — ответил Василий, и я это записал.
— А килограмм пшеницы?
— Та, которой кормят курей — примерно сто рублей, — подсказал Василий. — В декабре ездили продавали, я узнал.
— Это явно не мука высшего сорта, — развил тему я. — Нам предложили пшеницу первого сорта за семьдесят пять рублей. Сколько из килограмма пшеницы получится муки, знаете?
Сам я понятия не имел, однако Василий удивил познаниями:
— При самом плохом раскладе с килограмма пшеницы — семьсот граммов.
— Отлично. Значит, тонна муки стоит семьдесят пять тысяч, — сказал я и тоже это записал.
— Откуда у нас такие деньги? — воскликнул Василий, чем призвал из спальни заспанную маму, которая подошла к нам.
— Какие деньги? Зачем?
Василий обнял ее за талию и произнес с важным видом:
— Я тут расчеты произвожу, потом объясню. Не сбивай с мысли, пожалуйста.
Мама кивнула и удалилась на кухню, мы продолжили. Точнее, я продолжил:
— Выходит, для того, чтобы получить тонну пшеницы, нам нужно предоставить директору совхоза семь бочек соляры по двести литров. Но! Покупать мы ее будем по 55 рублей, а предлагать — по, скажем, 68. То есть 140 литров берем по 55, получается 77000. А продавать будем по 68. Выходит 95000. Отнимаем вложенные 77000. Получается, что только на солярке мы заработали 18200, причем на ровном месте.
Отчим кивнул, хотя, судя по выражению лица, мало что понимал. Я продолжил объяснять:
— Если все так, как вы говорите, покупаем тонну пшеницы за 75000, то есть меняем на соляру, отвозим на мельницу, получаем 700 килограммов муки. Умножаем на 300 рублей — ее стоимость. Ладно, умножаем на 250. Выходит 175000. — Я нарисовал стрелочку от предыдущей цифры. — То есть сто тысяч чистыми! Плюс 18200. А семьсот килограммов — это всего лишь четырнадцать мешков, которые у нас в любом селе заберут за час, потому что дешевле, чем в магазине! Понимаете? Сто двадцать тысяч за день. А в идеале нужно три тонны солярки, триста тысяч. Понятно?
Отчиму было понятно, его глаза заблестели, он возбудился, занервничал.
— А точно купят столько?
— Пятьдесят мешков дешевой муки? Пф-ф-ф. Легко. Если умножить на три все то, что мы считали, в день можно иметь по триста пятьдесят тысяч. Ну, двадцатку на взятки гаишникам, если хлопнут. Но все равно по сотке в день — неплохо ведь?
— Три миллиона в месяц каждому! — восторженно проговорил Василий. — Три! Лимона!
— Но надо брать в расчет, что запасы муки конечны. Но ничего, найдем рис, картошку, еще что-то. Точно так же, делая небольшую наценку на каждом звене цепи, я хочу обменять продукты на ЖБИ, и в итоге мне это обойдется в половину реальной стоимости, если не меньше. Понимаете? Чем больше звеньев, тем выше наценка. И все равно все счастливы, все довольны.