Времена года
Шрифт:
В корчме поведение старика, казалось, никого не удивляло, разве что порой кто-нибудь из-за соседнего столика бросал на него любопытный взгляд. Здесь все хорошо знали старика и уже привыкли к его причудам.
Матэ стало жаль беднягу, и он хотел что-то спросить у Беньямина, но тот, показав рукой, что хочет на минутку выйти, вмиг исчез за грязной зеленой занавеской.
Часовщик постепенно затих.
«Подожду, пока вернется Беньямин, — думал Матэ, — а тогда уйду».
Он вынул из кармана уже помятое письмо Флоры. Прочел еще раз и сразу почувствовал, как много значит для него
Подошедший к столу парень вывел Матэ из задумчивости. Запястья рук у парня были перевязаны, как у грузчика, широкими кожаными ремешками, рукава синей рабочей блузы закатаны по локоть. Он с небрежной наигранностью оперся на стол. Было заметно, что парень изрядно выпил. Похлопав старого часовщика по плечу, парень пододвинул себе стул и сел.
— Меня зовут Гугер, — обратился он к Матэ. — Нас всего трое! Я, мой шурин и его дружок. Нам нужно по литру на рыло. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Меня здесь все знают, а тебя мы видим впервые в нашем Сити.
Пьяный старик сидел молча, временами поднимая голову. Он, видимо, не понимал, что происходит вокруг.
Матэ огляделся, ища глазами дружков парня, который к нему приставал.
«Да, из такого глупого положения выход только один: купить этому нахалу три литра вина», — подумал Матэ. В голове промелькнула мысль принять вызов парня и вступить с ним в борьбу, но в тот же миг перед глазами Матэ возникла кислая физиономия Тако, который укоризненно говорил: «Вы этого не сделаете! Сотрудник партаппарата не имеет права так себя вести!»
Матэ понимал, что самое верное, что он должен сделать сейчас — это каким-нибудь образом пробраться к выходу и крикнуть полицейского, но понимал также, что если ему это не удастся, то тогда ни на какую помощь надеяться нельзя.
Вдруг из-за зеленой занавески показалась голова Беньямина. Остолбенев, он смотрел на парней, окруживших Матэ. Проворно выскочив в коридор, Беньямин выключил рубильник освещения: в корчме стало темно. Послышалась отборная ругань.
— Пошли, пока нас здесь не поколотили, — бросил Беньямин и потащил Матэ за собой.
Пробежав через коридор, они вышли в небольшой дворик, посреди которого рос огромный орех.
— Здесь нам ни минуты оставаться нельзя, — сказал Беньямин.
Они перебежали через двор, заваленный рассохшимися бочками, забрались на большую кучу каменного угля, сваленную в углу двора, с нее перепрыгнули через забор в кривую улочку, поднимавшуюся в гору, по обе стороны которой стояли старые одноэтажные домики.
Когда они перелезли через забор, в корчме и во дворе загорелся свет. Несколько парней выскочили во двор. Их громкая ругань разнеслась далеко вокруг. Но догнать убегающих они не смогли.
— Здесь и передохнуть можно, — тяжело дыша, произнес Беньямин, остановившись перед большими воротами из кованого железа. Одну руку он прижал к сердцу.
— Здесь безопасно? — спросил
— Абсолютно. Этим типам и в голову не придет искать нас здесь. К слову, я живу тут, вон в том доме, — Беньямин рукой показал на кованые ворота. — Тебе я не советую больше появляться в «Золотом петушке». Будь уверен, там тебя надолго запомнили.
— Я в этих местах и не бываю вовсе. Сегодня попал сюда совершенно случайно.
Беньямин начал искать в кармане ключи.
— Жаль часовщика, он остался там, — с сожалением сказал Матэ.
— Никакой он не часовщик вовсе, только так представляется, — махнул Беньямин. Одышка у него уже прошла, да и сердце перестало покалывать.
— Старик, наверно, немного тронулся? — поинтересовался Матэ.
— В войну его контузило во время бомбардировки. Несчастный был сборщиком налогов. Английские самолеты, чтобы бомбить Будапешт, всегда пролетали над этими местами. Однажды с одним истребителем что-то случилось и он отстал от своих. Старик как раз объезжал верхом на лошади хутора, собирая налоги. Истребитель летел на малой высоте. Лошадь, на которой ехал старик, обезумела от страха и сбросила его на землю. Истребитель развернулся и стал преследовать старика. Трижды обстрелял его, но не попал. Старика подобрали косари. Говорят, целый месяц врачи лечили его, но так ничего и не могли сделать.
— Бедняга. — Матэ помрачнел. — Но что с его сыном? Почему он отпускает старика одного, не следит за ним?
— У него и жены-то никогда не было, не то что сына. Никого у него нет, вот он и околачивается среди нас. Можно сказать, прибился к нам. Когда старик напьется, его даже не нужно провожать, сам благополучно добирается до дома. Это нас всех особенно устраивает.
Створка железных ворот со скрипом отворилась. Дворик был запущенный, в лужах блестела вода. Матэ заметил, что выложенная кирпичом дорожка, ведущая через сад, во многих местах имеет выбоины, заполненные грязью. Некоторые окна, выходившие на улицу, заклеены пожелтевшими газетами.
— Зайди на минутку, — предложил Беньямин.
— Да вроде незачем.
Беньямин улыбнулся:
— У меня и девушки есть.
— У тебя?
— О нет, не мои они, — рассмеялся Беньямин. — Просто две квартирантки.
«Мне только этого сейчас не хватает», — подумал Матэ, а вслух спросил:
— Кто они такие?
— Работают сестрами в больнице. Одна, правда, носит очки, но похожа на киноактрису. Настоящая кинозвезда. А какие красивые у нее волосы, так и блестят при свете, словно по ним ток бежит. Если бы ты ее видел...
— А что говорит по этому поводу твоя жена?
— Жены у меня нет. Умерла в войну, туберкулезом она болела... — объяснил Беньямин. При этих словах, как показалось Матэ, лицо его стало серьезным и строгим.
— Спасибо, что помог мне, — Матэ протянул руку.
— Так и не зайдешь?
Матэ покачал головой.
— Как-нибудь в другой раз увижу твою киноактрису.
Напротив, через улицу, в гору круто поднималась длинная лестница, зажатая с двух сторон каменными стенами дворов. Дойдя до лестницы, Матэ остановился, ухватившись руками за деревянные перила.