Время четырёх стихий
Шрифт:
Ух, пронесло.
– Очнёшься ты или нет?.. – я умоляюще посмотрел на девушку. – Какого чёрта ты вообще упала в обморок?!
Но я прекрасно знал ответ на этот вопрос. Конечно же, она увидела нечто странное, творящееся с водой. Испугалась до чёртиков, мурашки пробежали по телу. А потом появился я. Из воды. Внезапно. Как тут не отключиться?..
– На будущее: не быть столь беспечным, – проконстатировал я, присаживаясь на корточки. – Очнись! – похлопал её по щеке и слегка обрызгал лицо водой. Виолетта резко вдохнула и пришла в себя, а я быстро разжижился и перетёк под ванну, поближе к окну.
Она
Я вернулся в свой облик и потянулся, уперев кулаки в поясницу. Энтузиазм бесследно пропал. Мне стало грустно, наступила какая-то апатия. Я глубоко вздохнул.
Повернулся к окну, посмотрев в переулок между красными кирпичными домами. Тёмные пожарные лестницы, наверху противоположной сидела любовная парочка, покуривая что-то и весело смеясь. Они не обратят внимания, если я выпрыгну.
Я открыл окно. Почти свежий воздух ударил в лицо. Еле запрыгнув на высокий подоконник, посмотрел вниз. Пятый этаж… Чёрт, высоковато.
– Да не ссы ты, хлюпик, – ободряюще произнёс он, поддавшись вперёд, но я крепко ухватился за откосы. – Не умрёшь ты, не боись.
– Легко сказать, не боись… – дрожащим голосом начал я, но не успел моргнуть, как уже летел навстречу земле. – Ч-что? – когда он успел взять под контроль руки?!
– Долго думаешь, – ухмыльнулся он.
И боль столкновения затмила всё перед глазами.
Глава 8. Ярость равна огню.
Я добрался до центра города лишь ближе к ночи. Тёмной и слишком молчаливой в этот день. Казалось, что всё вокруг вымерло и остался лишь я, в полном одиночестве преодолевающий последние километры шоссе. Берег оказался совершенно в другой стороне, и по пути пришлось пересекать лесные, нежилые районы.
Был штиль, лишь изредка дул слабый, прохладный ветерок, от которого меня защищала моя верная красная толстовка с эмблемой Флэша. Одежда удивительным образом не горела на мне, оставаясь целой. Дорога же была более-менее ровной и без неожиданных препятствий, иначе я бы давно наткнулся на что-нибудь и получил бы ноющую рану на ноге. И куда только пропала моя обувь?..
К моему величайшему сожалению, телефон сдох не вовремя, из-за чего музыку послушать я не мог. Сейчас было не по себе, чувствовал себя не в своей тарелке, как будто всё это, что происходило в данный момент, было лишь затяжным и пугающим сном. Пару раз возникало желание залезть на крышу любой городской многоэтажки, или хотя бы собственного дома, сесть на самый край и наслаждаться ночным видом и мелодичным лекарством, которое заглушало бы противные мысли. Но всё это перемешивалось с нежеланным предвкушением прыжка.
От раздумий меня иногда отвлекали проезжающие справа машины. Всё тело просто гудело от той жуткой западни, что устроил нам мой папаша, шаги приходилось делать через силу. Из-за жжения внутри я расчёсывал всё снаружи, зная, что это всё равно ничем не поможет. Иногда приходилось останавливаться: судороги сковывали руки, временами и в животе появлялась неприятная боль. Огонь хотел выплеснуться
В моей голове который раз проскальзывал вопрос: «Ну и что это вообще было?» – и каждый раз я не знал, как ответить самому себе. Я пережил многое в этой лаборатории, но, кажется, это был другой эксперимент. Подул прохладный ветер, я накинул на голову капюшон, который в ту же секунду слетел, скрестил руки перед грудью и втянул шею, пытаясь сохранить тепло. Хотя я мог в любую секунду разжечь костёр и согреться, хотелось побыть нормальным и не прибегать к… магии?
Внезапно подумал о маме. Она, наверное, переживала сейчас, места себе не находила, думая, где я и что со мной. Мама любила беспокоиться по пустякам. Слишком всё близко принимала к сердцу. Особенно плохо ей становилось от одного моего покалеченного вида после драки с Томпсоном.
А что я только не предпринимал, чтобы скрыть эти следы. Один раз я попытался замазать синяк её тональным кремом. Но она меня каким-то образом спалила, дала нехилую пощёчину и заперла на неделю дома (даже позаботилась о наружных оконных замках). Мама всегда знала, что случалось на самом деле. Складывалось ощущение, что в ней скрыт детектор лжи. Но, как бы сильно она ни ругалась на меня, я всё равно люблю её.
А вот отец – это целая отдельная глава в моей потрёпанной книге. До пяти лет папа был моим лучшим другом. Мы с ним играли в футбол, строили дома из конструктора, фантазировали, устраивая театр теней, да и просто дурачились, как могли. Это была лучшая пора моей жизни, которую, только, я смутно помню. Перед сном папа всегда мне рассказывал что-то о космических кораблях, как он с его командой отправляет людей в космос, на Луну, как видел настоящих пришельцев. Я, почему-то, всё тогда воспринимал за правду. Глупое и наивное дитя.
Но вот однажды, кажется, пятого или седьмого июля две тысячи пятого года, как раз после моего дня рождения, отец в первый раз привёл меня в свою лабораторию, в которую я всегда мечтал попасть. Вы только представьте себе, как восхищался тогдашний мелкий я! Настоящая лаборатория, как в комиксах от Marvel или DC, а тут ещё и мой отец являлся крутым учёным. Пока я всё осматривал в порыве радостных эмоций, захвативших меня с ног до головы, и всё время бегал то от одного интересного и непонятного прибора, то к другому, отец неожиданно подошёл ко мне со спины и довольно грубо обнял, слишком сильно сжав руки.
Я перепугался не на шутку. Мне было страшно. Я не понимал, что происходило. С этого момента и началось затяжное путешествие по отсекам лаборатории отца, которое заняло почти двенадцать или тринадцать лет. Все эмоции с годами стали путаться, а потом и вовсе превратились в сплошной саркастический характер, который не обошёлся без добавления взрывных специй. Во мне что-то с треском разорвалось. Доверие? Возможно. Я перестал отвечать на звонки отца.
Однако он всё равно бесцеремонно брал меня в охапку и уводил в свою лабораторию, даже несмотря на то, что я сопротивлялся. Я пытался сбежать от него, но этот чёртов учёный каждый раз находил меня, как далеко я бы ни находился.