Всадники Одина Цена человечности
Шрифт:
– Дитя... Ты слышишь меня, дитя? Я с тобой...
Она завороженно кивает. Смотрит в лицо своему Богу.
И вдруг ей стало хорошо и спокойно.
Это Бог. Он ее поймет.
– Я знаю, что тебя гложет, дитя... Ты увидишь... ее... Почувствуешь ее... Я знаю, как это... терять... Не бойся, дитя, я останусь с тобой...
Он медленно встает и смотрит на нее добрыми светящимися в темноте глазами.
– Я буду с тобой, дитя... – повторяет он в который раз и
Она смотрела в ночь. И не знала, грезит она или бдит. Вокруг все еще витал тонкий аромат цветов. Такой всегда витает, когда Бог приходит. Она все еще не понимала своих видений. За что Асы ниспослали ей такое наказание? За то, что солгала тогда на помосте? Так ведь лжа была во благо. А вернулось сторицей... Она больше не сомкнула глаз этой ночью. Ей не хотелось снов...
Примечания
Рикэль[1] – очень дорогой крепкий напиток, наподобие коньяка. Ведет свое происхождение с Мунка. Производится преимущественно эфами из специальных грибов, выращиваемых под землей, из ягод лаита, многолетнего вьюнка, наподобие винограда, которые и придают напитку синий цвет.
Асинга[2] – один из основных диалектов собственного языка асов.
Глава 6. Живое оружие
Последние несколько месяцев слились в сплошной кровавый калейдоскоп. Сон стал непозволительной роскошью, а если Яну и удавалось забыться на несколько часов после очередного задания, то просыпался он в холодном поту. Непривычно страшно было просыпаться от кошмаров, непривычно страшно и неприятно испытывать муки совести. Никогда ранее за его недлинную, в общем-то, жизнь, ему не приходилось чувствовать настолько остро.
Все чаще он вспоминал слепую предсказательницу, ее слова. Он действительно оказался распятым на цепях ответственности и собственного обостренного желания справедливости.
Это было нелепо. Потому что его нынешняя работа мало чем отличалась от той, что он выполнял в прошлом. В бытность папским убийцей или шавкой Мьегаррэ он пытал и убивал не меньше. Один раз ему даже пришлось вырезать подчистую незаконный центр по созданию модификатов. Императору не давала спать слава личных бойцов Папы, и он, переманив к себе нескольких ученых, принялся за создание своей собственной гвардии. Но чего-чего, а шпионов у главы Церкви всегда хватало, и вскоре информация о проекте была на его столе. Официально выступить против Императора Папа не мог, потому он приказал собрать небольшой отряд и отправить на зачистку.
Их было четверо. Четверо тринадцатилетних пацанов. Четверо натасканных убийц. Ни совести, ни сожалений, ни жажды. Слепое послушание перед создателем. Четверо цепных псов. Лучшие из лучших во всей Империи.
Убийцы, обязанные уничтожить таких же убийц. И один взломщик — Йорг. Но он работал дистанционно.
Ян хорошо помнил тот день. Яркий, солнечный. Впрочем, на Александрии почти все дни такие. Родина Императора и Папского Престола. Банка для двух старых, хитрых и злобных пауков. Их сети раскинулись далеко, они знают практически все друг о друге. Они не нападают открыто, соблюдая вооруженный нейтралитет. Но у одного из них есть кокон с паучатами, которые делают за него всю грязную работу. И второй тоже захотел себе паучат.
Йорг тогда хорошо сработал, всего червон, и сеть под контролем.
День. Они даже не скрывались под покровом ночи. Объект хорошо охранялся, но охранялся обычными людьми. Адаптантами[1].
Тенистая аллея в огромном ухоженном парке. Как
– Пацан...
Ян спрыгнул с дерева, легкий и ловкий. Поправил слегка покосившуюся кобуру. Быстро собрал сюрикены. Окровавленные звезды среди розовых маргариток.
Коридор и монашка. Чуть старше его. Она даже не кричала. Только смотрела расширившимися глазами. Да так и упала, с застывшим испугом на лице. Он знал, что с других входов работают остальные. Комната, коридор, лестница, монашка, еще одна, толстая повариха.
Пустой тренировочный зал. Здесь еще никто не учился. Новые тренажеры, учебные макеты холодного оружия, пара станков, снова лестница. Коридор. Четверо нянечек. Росчерки алой крови на стенах. Нельзя убивать быстро и чисто. Чистота – время, а его почти нет. Детская. Здесь были они. Убийцы. Модификаты. Нет. Двух-трехлетние малыши, игравшие во взрослые игры не по правилам. Появившиеся на свет вопреки. Их было тридцать. Тридцать пар серебристых глаз. Тридцать молчаний и немого укора. И прозвище – Браво[2].
Тогда Ян не чувствовал ничего, кроме легкого сожаления. А ведь ему было всего тринадцать.
Сейчас ему двадцать пять. И его хладнокровия будто бы не бывало. Он помнил ее глаза, большие и тоже серебристые... Как у него самого. И в них горел страх, ужас...
– Не надо, — без надежды прошептала она, отползая от трупа матери.
Серебристые глаза... И у нее была мать... А у него не было. Никогда не было. Тогда откуда эта жалость? Откуда? Откуда? Откуда?!
Он полоснул мечом. Девочка вскрикнула и захлебнулась. Во взгляде стоял немой вопрос: «За что?».
Она была чуть старше тех малышей. Их было тридцать, она – одна. Они дали ему первое имя, а она – сны. Браво, которому снятся кошмары...
Он уже давно не был тем тринадцатилетним убийцей, хотя снова выполнял работу чистильщика.
Сейчас он командовал большим отрядом таких же чистильщиков. Их было около полусотни. Люди, йольфы, смески. Безжалостные убийцы и головорезы. Они называли себя бархи. Но не имели права на это самоназвание. Ас сумел собрать под свое крыло ренегатов, отступников Кодекса[3]. Нарушивших клятвы верности своим Школам. Они брались за такие вещи, за которые настоящие бархи браться попросту брезговали. Они не останавливались ни перед чем, лишь бы платили. Их ненавидели все. А бывшие собратья вели за ними охоту. «Как и за нами», – подумал Ян, вспоминая времена, когда они с братом работали на Мьегаррэ. Только, в отличие от своей новой команды, он никогда не упивался смертью. Бархи же жили битвой, чужой кровью и страданиями. Теперь Ян понял, за что Ларсен их так ненавидел.
В его обязанности теперь входило координировать действия этих головорезов, устраивать облавы на норы заговорщиков. Уничтожать очаги зреющего бунта во всех уголках Диадемы. Пользоваться официальным транспортом было запрещено. Поэтому они путешествовали крабьими караванами.
За голову Яна объявили негласную награду. Это уже была война. Скрытая война политических группировок. Пауки в банке снова играли в теневую, на свету соблюдая нейтралитет. И его снова в это втянули. Как же он устал. Устал быть убийцей. Живым оружием в руках власть имущих. Хорошо, что брат ничего не знает. Пусть они не разговаривают. Пусть они и расстались нехорошо. Пусть они и не виделись уже почти год. Но зато... зато Яну удалось его уберечь. Хотя бы сейчас, хотя бы ненадолго.