Всего лишь измена

Соль Мари

Дни слились в бесконечную серую массу. Костик исправно меня навещал. Приносил апельсины, садился в изножье кровати и ждал. Иногда я бесилась, кричала, гнала его прочь. Иногда тихо плакала, чувствую тёплую руку.

Новый год начался. Я не помню, как мы отмечали. Да и отмечали вообще, или нет? Ёлочка, вроде была. И Милана ко мне приходила. Пыталась завлечь «на танцульки». Но я отреклась от всего…

Ключ от крыши у Костика был с тех времён, с выпускного. Он тогда раздобыл, утащил у уборщицы, та оставила связку ключей на крючке. Сделал слепок. И два подходящих

ключа от тяжёлого люка теперь находились у нас. Мы считали её «своим местом»! Эту крышу кирпичной высотки. С которой смотрели на мир. Выходили туда в основном по хорошей погоде. Зимой было трудно открыть запорошенный люк. Но я как-то смогла, умудрилась.

В ту ночь тёмный город накрыл снегопад.

«Как красиво», — подумала я. Близость неба отсюда казалась такой запредельной. И тучи как будто лежали всего в двух шагах от протянутых рук. На мне была только пижама и куртка. Вторую я тут же сняла, решив ощутить в полной мере всю силу морозных ветров.

Помню, как медленно, увязая в снегу, я продвинулась к самому краю. Этаж был высокий, двенадцатый. Внизу — плотно скованный льдом тротуар. Машины стояли поодаль.

«Скорее всего, разобьюсь, без вариантов», — подумала я. Усмехнулась, представив, как мокрой лепёшкой лежу на асфальте, а сверху всё также загадочно падает снег. К утру превращусь в белоснежный сугроб и замёрзну. Если никто не найдёт меня раньше. Наверно, найдут? Скажут маме. Она будет плакать…

Поток моих мыслей прервал громкий крик:

— Вита, нет!

Я обернулась на голос. Шумилов стоял у открытого люка. Куртка распахнута, волосы спутались. Взгляд абсолютно безумный. Изо рта идёт пар.

— Отойди, я тебя умоляю! Не делай этого! — начал он причитать.

Я нахмурилась. Глюк? Или он, в самом деле, подумал, что я собираюсь покончить с собой?

— Если ты прыгнешь туда, то и я… Я не смогу без тебя жить! Виточка, милая! Всё ещё будет, — и, встав на колени, добавил, — Я тебя так сильно люблю.

Вернувшись в себя, теперь окончательно, я всем телом к нему обернулась. Размышляя над тем, как будет лучше? Оставить в неведении и остаться дурной. Или сказать ему правду, что я просто хотела побыть здесь одна и подумать о жизни, и выставить идиотом его?

В итоге я выбрала среднее. Буду молчать. И пускай думает, что хочет!

— Костя, чего ты орёшь? Обалдел?

— Это ты обалдела! — поднялся с колен. Подбежал и схватил меня так, будто я вырываюсь. Надел свою куртку на плечи.

— Моя вон лежит, — указала на ком с оторочкой.

Костик её подхватил, уводя меня прочь.

— Подожди! Я хочу здесь побыть! — теперь я уже воспротивилась.

— Ты замёрзла совсем! — он потрогал ладони. И принялся на них дуть.

Я разрешила себя проводить, взяв с него обещание, что он никому не расскажет. Это спустя пару лет я сказала, что и не думала прыгать. А забралась туда постоять…

Украшения, которые мне подарил Богачёв, продолжали лежать в сундуке, напоминая о нём. Даже одним своим присутствием они причиняли мне боль! Так что однажды я решилась. Собрала всё, оставив нетронутыми только те, первые

серьги. Отнесла ювелиру. И попросила переплавить их. Сделать из них что-то новое, для себя и для мамы.

— Хороший браслет, дорогой, — произнёс, изучая сквозь лупу. Изумруды искрились под лампой.

— А что будет с камнями? — спросила.

— Смотря, что вы хотите, — сказал ювелир, — Можно использовать их, а можно оставить. Соберёте в мешочек, может, ещё пригодятся.

Я хмыкнула:

— Может быть.

Тут в кабинете возникла клиентка. Я узнала Анжелу. Одну из девчонок, работавших в ювелирной сети «ЗлатаРус».

«И что она делает здесь?», — промелькнуло в уме. Потом оказалось, что у Анжелки с мастером свой интерес. Его самодельные цацки она продавала в салоне, по цене заводских.

Увидев меня, Анжелика взялась выяснять, как дела. А потом разглядела в руках ювелира изделие.

— Знакомый браслетик, — кивнула она.

Я предпочла промолчать. Но Анжелка итак поняла, что к чему! По моему уязвлённому виду, по взгляду, погасшему с тех самых пор, как уехал Никита. Слух, конечно, пошёл! И девчонки прознали. Наверняка, и не только в салоне болтали об этом. В отеле, в его ресторане. Везде.

Как-то раз мама пришла домой раньше.

— Я уволилась, — объявила она.

Сердце моё с шумом грохнулось в пятки:

— Это из-за меня? — уточнила, хотя уже знала ответ.

Мама вздохнула:

— Я всё равно бы ушла! Чуть раньше, чуть позже. Не могу я там больше работать. Зато, — она потрясла пачкой денег, — Мне выплатили все отпускные за несколько лет. Им пришлось раскошелиться.

— И куда ты теперь? — прошептала я с болью.

Но мамин уверенный взгляд не позволил мне пасть:

— Я тебя умоляю! Меня уже пригласили на должность директора магазина. Супермаркета здесь, на углу.

— Продуктового? — я покривилась. Как будто продукты не шли ни в какое сравнение с тем, чем она управляла в салоне.

— Прорвёмся, Витуль! — ободрил мамин голос.

А я виновато заплакала:

— Прости меня, мам.

— Ну, ты что? Вот, глупышка, — она обняла и прижала к груди, — Прекрати мне рыдать, поняла? Он не стоит твоих слёз! И всё это не стоит. Вон, у тебя Костя есть. А у меня есть ты. Это главное, поняла?

Я закивала и шмыгнула носом. И Костик и мама тогда поддержали меня. Только Милка молчала. Ведь её разнообразная личная жизнь не оставляла ей времени лить слёзы вместе с подругой.

Глава 17

Семейное сборище в самом разгаре. Сегодня здесь самые близкие. Две бабушки. Дедушка только один. С моим отцом Майка почти не общается. Просто знает, что он где-то есть. Тоха порой отправляет ему свои фото. Он, кажется, даже подписан на деда, а тот на него.

Милка жужжит, как пчела и летает из кухни к столу, и обратно. Журит официанток и выглядит так, будто хозяйка здесь — это она…

Костик в момент, когда мы собирались, подошёл со спины. Я стояла у зеркала. И наши с ним физиономии смотрели друг другу в глаза. С утра он поздравил, как делал всегда.