Встречь Солнца
Шрифт:
— Хорошо, в общем. Спасибо, — ответил Сергей. — Теперь немного осталось.
— Не торопитесь. Поезд и пароход вы освоили. Теперь поглядите на нашу колымскую землю из автобуса, а там и на тракторе придется сквозь тайгу продираться — смотря на какой участок попадете.
Сергей пренебрежительно махнул рукой.
— Ну, тракторами нас не удивишь. Танкисты мы.
— Знаю. Народ, знакомый с техникой, нам особенно нужен. Так почему же все-таки на «Морозный»?
Ребята рассказали о попутчике и его предложении ехать на «Морозный». Это вполне совпадало с их желанием работать там, где потруднее, в тайге, а не в каком-нибудь благоустроенном
Говорил больше Григорий. Сергей же, изредка вставляя слово, тайком наблюдал за Катей, которая была чем-то взволнована и огорчена.
— Ну и молодец Щелкачев, — засмеялся начальник. — Еще не успел на работу встать, а о кадрах уже заботится. Беспокойная душа. Был у меня несколько дней назад.
— И уехал уже? — с тайной надеждой, что Александр Павлович еще в Магадане, спросил Сергей.
— Ну, он в Магадане и трех часов не провел. Прямо на прииск, даже домой не заехал. Участок, куда поехал Щелкачев, — особый, и туда нужно забросить автоколонну. Щелкачев назначен начальником автоколонны. Кроме того, райком рекомендует его парторгом участка. Ну, ладно. Желаю успехов. Попадете к Щелкачеву, привет ему большой от меня передавайте.
Поднимаясь, Сергей встретил тревожный Катин взгляд и неожиданно для себя спросил:
— А девушку, товарищ начальник, вы почему на настоящую работу не отпускаете?
Начальник глянул на Катю, потом снова на Сергея.
— Это что же, Кузнецова, на начальство пожаловаться успела?
— Никому я не жаловалась, Федор Васильевич! — горячо сказала Катя. — И в защитниках не нуждаюсь! — обернулась она к Сергею. — Сама как-нибудь разберусь.
Сергей смутился:
— Мне показалось… И потом этот ваш Сковородников или как его… говорит, что ваш отец и начальник отдела вас не отпускают.
— Ах, Сковородников…
Начальник нажал кнопку звонка. Вошла секретарша.
— Пригласите Сковородникова.
Сковородников вошел с подчеркнуто скорбным лицом.
— Товарищ Сковородников, повторите в присутствии Кузнецовой то, что вы говорили о ее работе у нас.
— Я… я, собственно, не понял вопроса, Федор Васильевич.
— Нет, вы поняли, и я прошу вас повторить то, что вы говорили этим товарищам.
— Но я… я не считаю удобным выяснять служебные отношения в присутствии посторонних…
— А мне не хочется, чтобы молодые товарищи судили о магаданцах по вашей болтовне.
— Но я ничего такого не говорил, Федор Васильевич. Разве я что-нибудь такое сказал? — подобострастно спросил он Григория.
— Я не собираюсь устраивать здесь очную ставку, — остановил его Федор Васильевич. — Очевидно, собрание на вас не подействовало. Идите.
Сковородников вышел.
— С отцом ее мы действительно давние друзья, и я ничего в этом плохого не вижу. Хочу надеяться, что и Кате наше знакомство не во вред. — Федор Васильевич задумался, словно решая что-то для себя, потом сказал. — А о том, почему она здесь работает, а не там, куда рвется все время, пускай она вам сама расскажет. Думаю, что у нее будет для этого время…
На следующий день выяснилось, что Катя едет на «Морозный» вместе с Сергеем и Григорием. И времени на то, чтобы рассказать им о себе, у нее оказалось, в избытке. Да и как еще можно коротать долгие часы пути, если не за дружеской беседой, особенно когда роднит возраст, мечта и неуемная жажда большого дела. Пусть других, утомленных дорогой и жизнью, убаюкивает и заставляет клевать носом мерный рокот
За окном вокруг лежал чистый, как лебяжий пух, снег. Он толстым ковром покрывал речные долины и уступы скал, висел комочками на тоненьких, словно съежившихся от холода, лиственницах.
На долгие месяцы, до поздней весны, здесь установилось самодержавное царство зимы.
Катюша, хотя и считала себя колымчанкой, дальше двадцать третьего километра, где летом был пионерский лагерь, а зимой — однодневный дом отдыха, никогда не бывала. Поэтому она с интересом смотрела в окно, но скоро окна затянуло плотным, как войлок, слоем инея и на землю опустились ранние зимние сумерки.
С Сергеем и Григорием Катя подружилась сразу, и как-то само собой получилось, что она рассказала им всю свою небольшую жизнь.
Год назад она окончила Магаданскую школу № 1. Они, конечно, не знают, что это за школа? О, она действительно первая! Еще в тридцать седьмом году она была и единственной. Некоторые ее выпускники уже успели стать учеными, профессорами, генералами…
Сияют звезды Колымы, Их свет неугасим… От незапамятной зимы Пройдет двенадцать зим. И за двенадцать тысяч верст, Среди ночей гремящих, Перед полком, поднявшись в рост, Колымский встанет мальчик… —продекламировала Катя. — Эти стихи написал бывший ученик первой школы, известный советский поэт Сергей Наровчатов.
Словом, эту самую школу в прошлом году она и закончила. Нет, ни профессором, ни генералом она пока не стала — нечего смеяться. Не стала она и знаменитой Поэтессой, хотя, если говорить честно, поэзия — одно из ее увлечений.
Мечтала о поступлении в институт инженеров связи. Как это понять: поэзия и вдруг инженер связи? А как же! Надо только вникнуть в само это слово — связь. Что бы делали влюбленные, если бы ее не существовало? Почта — телеграф — телефон… Назначить свидание, посоветоваться с другом, справиться о новорожденном, порадовать приятной новостью — разве все это можно сделать без связи? А радио? Как бы чувствовали себя без него экспедиции на Северном полюсе или в Антарктиде? И как можно думать о завоевании космоса, не думая о связи? А песни?.. Разве не радио разносит по всему миру песни о дружбе, любви, мире?
И институт она закончит. То, что в этот раз не поступила, ничего не значит. Не прошла по конкурсу. В следующий раз лучше подготовится, к тому же имеет значение и производственная практика…
Сергей тоже причислял себя к связистам. Учеба в ремесленном училище и полуторагодичный стаж работы линейным надсмотрщиком давали такое право. Рассуждения Кати повышали его в собственных глазах, и, поддакивая ей, он с гордостью поглядывал на Гришу: смотри, мол, мы какие!
Не попав в институт, Катя вернулась в Магадан. Семейный совет заседал долго, но единогласия не достиг. Мама требовала, чтобы папа предпринял какие-то экстренные меры, грозила написать жалобу на приемную комиссию и демонстративно принимала валидол. Папа тяжело шагал по комнате, доказывая маме, что ничего страшного не произошло, пусть дочь сама решает, как строить дальше свою жизнь, и уходил в соседнюю комнату принимать валидол тайно.