Второе пришествие

Гурвич Владимир Моисеевич

Матвей знал, что Чаров женат, у него двое детей, но присутствие семьи на даче почему-то не ощущалось. Зато присутствие хозяина было заметно повсеместно. За время работы с ним он немного изучил привычки и пристрастия протоирея, и теперь обнаруживал их многочисленные следы в этом доме.

Чаров же с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление оставляет у гостя его пристанище. В свое время его он построил для себя, ни жена, ни дети тут не бывали, для них он имел еще один загородный дом, более просторный, хотя, по его мнению, менее уютный. Здесь же он бывал не часто, обычно, когда хотелось побыть одному, поразмышлять на разные темы. Он обнаружил, что тут к нему часто приходят важные мысли и решения.

Вот и сегодня был такой день, когда предстояло принять не просто важное решение, а судьбоносное. Правда, сделать это он собирался не один, а вместе с Матвеем Введенским. Среди своих сотрудников он выбрал его не потому, что ценил или доверял больше других, а в силу того, что с самого начала он ближе других был втянут в эту историю. Хотя, с точки зрения Чарова, Матвей по своему умственному уровню не дотягивал до нее. В нем было что-то примитивное. Разумеется, он не был глупцом; Чаров рядом с собой никогда бы не потерпел присутствие такого человека. И все же, общаясь со своим сотрудником, не мог отделаться от ощущения определенной схематичности его внутреннего мира. А это всегда накладывает отпечаток не только на мысли и слова, но даже на внешние проявления. Не случайно Чарову было неприятно ни то, как выглядел Матвей, ни его манеры. Но он не позволял себе выказывать даже мимолетное проявление этого неприятия. Есть высшие цели, ради которых можно пойти и не на такие жертвы. А как раз сейчас именно такая ситуация.

– Вам понравился мой дом?

Матвей с шумом вздохнул.

– Великолепно. Тут так уютно. И сад прекрасен. Здесь вполне могли бы проводить время в райском саду Адам и Ева.

Чаров улыбнулся, но не столько в ответ на восхищение Матвея, сколько тому, что именно такой и предвидел его реакцию. Это еще один козырь в их предстоящем разговоре.

Чаров какой уже раз за последнее время задумался на эту тему. А есть ли другой выход? И если есть, чем он чреват? Такого сложного и ответственного решения он еще не принимал. Но патриарх ясно дал понять, что возлагает на него эту честь. Как и предоставляет карт бланш на дальнейшие действия без всяких ограничений.

– Возможно и так, Матвей Вениаминович. Думаю, это место нашим прародителям понравилось бы. Располагайтесь поудобней, чувствуете себя тут абсолютно свободно. Хотите выпить?

– Не откажусь.

Не стоит слишком сильно накачивать его спиртным, отметил мысленно Чаров, ему надо сохранить ясную голову. Да и мне тоже.

Он налил ему и себе немного коньяка, протянул Матвею рюмку, а сам сел напротив в кресло.

– Давайте выпьем за мать нашу церковь, - провозгласил тост Чаров.
– Это самое дорогое, что у нас есть с вами. И мы должны ее оберегать, не щадя живота своего.

– Абсолютно с вами согласен, - поддержал начальника подчиненный. - Не мыслю без нее свою жизнь.

– А ведь она в опасности. И в большой.

Матвей вопросительно посмотрел на Чарова.

– Да, да, - подтвердил свою мысль Чаров, - ни больше, ни меньше. "Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него."

– Екклесиаст, - тут же продемонстрировал свои знания Матвей.

– Вы прекрасно знаете Священное писание, - одобрительно проговорил Чаров.
– Очень точные и своевременные слова. Мы пользовались благом, теперь же воистину настали дни несчастья, которые требуют от нас, как минимум, размышления.

– Вы говорите об этом нечестивце епископе Антонии.

– Между прочим, близким другом вашего отца.

– Поверьте, я скорблю об этом всей душой.

– Я верю. Но что это меняет? Снижает ли это опасность для нашей церкви?

– Я понимаю...

– Патриарх крайне обеспокоен. Он полагает, что речь идет о

нависшей смертельной угрозе. При этом он постоянно думает об историческом прецеденте. Вы понимаете, что речь идет о Лютере. Тогда церковь проявила неоправданный либерализм и большую нерасторопность. В итоге она раскололась, и раскол продолжается. Это ли не поучительный пример дл нас.

– Безусловно, - поспешно согласился Матвей. Он не спускал напряженного взгляда со своего собеседника.

– Говорят, что история учит лишь тому, что ничему не учит. Можем ли мы согласиться с таким утверждением?

– Это было бы ошибкой, - проговорил Матвей.

– Это было бы непоправимой ошибкой, - уточнил Чаров.
– Хотите еще немного коньяка?

– Не откажусь.
– Голос Матвея прозвучал неожиданно хрипло.

Чаров снова разлил коньяк по рюмкам.

– Церковь не может мириться с наличием у нее врагов, - произнес Чаров, осушая рюмку.
– Милосердие не означает беззащитность - это понимали многие ее деятели на всем протяжении истории. Даже Иисус, будучи эталоном всепрощения и любви сказал: "Не мир пришел Я принести, но меч". Сказал он так по великой скорби, понимая, что иного пути нет. Не будет в руках меча, истечет без пользы и любовь из сердца. Потому, что далеко не все готовы ее принять. В мире так много зла, что без защиты добро так и останется благим намерением. А сейчас мы столкнулись с очень большим злом.
– Чаров сделал небольшую паузу.
– А теперь я должен вам сообщить одну важную вещь, которую нельзя будет говорить никому.

– Обещаю сохранить это в секрете. Клянусь Отцом нашим небесным.
– Матвей неистово перекрестился.

– Патриарх поручил нашей службе решить этот вопрос.

– Как? - выдохнул Матвей.

Чаров не спешил с ответом.

– Он не ограничил нас выбором способов решения этого вопроса, - негромко, но весомо произнес протоирей.
– Мы должны взять ответственность выбора способа на себя. Вы понимаете, о чем я?

– Да, - выдохнул Матвей. Достав платок, он вытер пот со лба.

– Еще коньяка?
– в очередной раз предложил Чаров. Он подумал, что самое время его подчиненному ослабить напряжение.

– Буду признателен.

На этот раз протоирей налил двойную порцию. Матвей осушил ее одним глотком. Он все понял, подумал Чаров.

– Любой грех нам будет отпущен, кроме одного.

– Какого?
– напряженно спросил Матвей.

– Если мы ничего не предпримем.

– Я понимаю. Но что именно?

– Помните историю Маттафия?

– Он убил еврея, принёсшего жертву на алтаре, построенном греками. Это послужило началом восстания против Антиоха IV Епифана, осквернившего Иерусалимский храм.

– Ваше знание Библии восхищает, - снова похвалил Матвея Чаров.

– Но вы намекаете, что я, как Маттафий...

– Разве я сказал, что вы, Матвей Вениаминович, как Маттафий. Такого я не говорил.

– Но тогда что?

Вид Матвея был растерянным и испуганным одновременно. Это пришлось не по душе Чарову. Хотя, чего другого он мог ожидать при таком напряженном разговоре?

– Совсем не обязательно, что в качестве Маттафия должны выступить вы. Но прежде скажите, по вашему мнению, какой участи заслуживает епископ Антоний?

– Грехи его тяжкие. Они заслуживают смерть.

Чаров облегченно вздохнул, их мысли, наконец, совпали.

– Прискорбно, но я разделяю ваше суждение.

– Патриарх..., - начал было Матвей.

– Оставьте в покое патриарха. Оно уже один раз прозвучало в нашем разговоре. И этого вполне достаточно. Все остальное мы сами.

– Вы правы, - пробормотал Матвей.
– Я назвал его ошибочно.

– Надеюсь, этого больше не повторится.

Матвей кивнул головой.

Чаров слегка наклонился в его сторону.