Второе пришествие

Гурвич Владимир Моисеевич

– Дима, у тебя что-нибудь случилось?
– обеспокоенно спросил Введенский.

– Нет, но случится. Те события, о которых я тебе столько говорил, произойдут уже совсем скоро.

– Что-то изменилось?

– Изменилось, Маркуша. Не так давно арестовали группу наших активистов. И готовят над ними скорый и неправый суд. У нас есть информация, что власть решила им впаять максимальные сроки. Хотя они ни в чем не провинились. Быть против власти не преступление, это право даровано Конституцией.

– Хорошо, что тебя не арестовали.

– Я был в том списке,

но в последний момент меня вычеркнули из него.

– Почему?

– Я стал слишком заметной фигурой. Решили не привлекать ко мне дополнительного внимания, в первую очередь за границы. В последнее время я дал целую серию интервью иностранным изданиям.

– Не знал об этом, - с сожалением произнес Введенский.

– Это совсем не важно. Я пришел к тебе по-другому поводу.

– И что за повод?

– Помнишь, Галаева?

– Конечно, очень радикально настроенный молодой человек.

– Так вот, с тех пор он стал еще более радикальным. Сколотил большой отряд отморозков, говорит все время про то, как он пустит властям кровь. Это стало у него навязчивой идей.

– Может, он просто пугает?

– Нет, я вижу, он жаждет это сделать. Поверь, я знаю этого типа. Тут все на полном серьезе.

– Но ты и сам много раз говорил, что без крови ничего не получится.

– И сейчас скажу. Только я не жажду ее проливать, просто понимаю, этот режим воспринимает только кровавый язык. И без крови ничего не получится. Но я хочу, чтобы ее пролилось бы как можно меньше, даже с той стороны. А для Галаева и его бандитов это и есть самое важное. Чем сильней кровопролитие, тем больше радости они испытывают.

– Так порви с ним всякие связи?

– И с кем останусь. Его команда самая жизнеспособная. Без нее нас раздолбают в считанные часы. А битва предстоит нешуточная. Да он и сам не уйдет, он понимает, что без меня у него ничего не выйдет.

– Но что же ты хочешь от меня?

– От тебя на данный момент почти ничего. Я бы хотел поговорить с твоим знакомым.

Введенский сразу понял, что Бурцев имеет в виду Иисуса.
– О чем?

Бурцев глубоко вздохнул.

– О насилии, о крови. У меня в голове засели его слова. До встречи с ним я ни в чем не сомневался, а сейчас мысли разлетаются по сторонам, как вспуганные птицы. А если действительно пролитие крови нивелирует всю нашу борьбу? Но в таком случае, что же тогда делать?

– Я могу попросить, чтобы он еще раз встретился с тобой. Но ты не боишься, что после встречи сомнений будет еще больше?

– Боюсь. Но и свои мысли не могу отбросить. Понимаешь, Маркуша, они парализуют мою волю. Даже не думал, что меня станет волновать такой вопрос.

– А меня, как раз это не сильно удивляет.

– Почему?

– Потому что ты религиозный человек.

– Я - религиозный?
– Бурцев даже засмеялся.
– Да такого второго атеиста, как я, надо еще поискать.

Введенский отрицательно покачал головой.

– Быть религиозным вовсе не означает верить в Бога, без конца ходить в церковь, молиться. Я не так давно понял: быть религиозным - это значит выходить за свою оболочку,

когда человека волнуют не только вопросы собственной жизни, а и то, что происходит вокруг. И чем больше и глубже волнуют, тем более он религиозный. А тебе, как раз всегда было присуще это свойство.

Бурцев с интересом поглядел на Введенского.

– Никогда в мою голову не приходило ничего подобного. А ведь ты прав, старина. Так оно и есть. Меня всегда интересовал окружающий мир, не меньше, чем собственная персона.

– Поэтому тебя и обеспокоил вопрос пролития крови.

– Но почему тогда раньше не беспокоил, а только сейчас.

– Всему свое время, Дима. Вот оно пришло. Тот человек заставил тебя задуматься над этим вопросом.

– А без него?

– Без него ты тоже бы однажды задумался, только, возможно, после того, как кровь пролилась. Причем, скорей много крови.

– Об этом можно говорить бесконечно. Ты выполнишь мою просьбу?

– Выполню, то выполню, только сдается мне, ничего нового он тебе не скажет. Все, что мог, уже сказал. А дальше все зависит от тебя.

– Ты так думаешь?

– Думаю.

– Может, ты и прав, - задумался Бурцев. - Ладно, спасибо за разговор. Попробую самому решить, как поступить. Пойду.
– Он достал деньги и заплатил подошедшему официанту как обычно за них двоих.

Введенский смотрел ему вслед, пока он не скрылся из вида. Он понимал, что теперь его другу будет трудней воплощать свои замыслы. Но ведь этого все же лучше, чем бездумно и безжалостно проливать кровь.

51.

После того, как епископ Антоний прикрепил свои тезисы к дверям церкви, Матвей уже через час ехал в электричке в Москву. Выносить зрелище триумфа еретика было выше его сил. Он, словно чайник, весь кипел от негодования. Ненависть буквально пожирала его, если бы не пассажиры, он бы метался по вагону, как рассерженный лев в клетке.

С вокзала он тут же помчался к Чарову доложить о том, чему был свидетелем, и обсудить дальнейшие шаги. И пока он ехал, одна и та же мысль постоянно гудела в голове.

Чаров уже ждал его. Впрочем, особенно рассказывать, как все это происходило, не было большого смысла, телевидение показало это событие во всех подробностях. Какой-то телеканал даже взял у раскольника интервью. Когда Матвей вошел в кабинет начальника, он как раз его смотрел.

Матвей сел в кресло и тоже стал смотреть. Впрочем, ничего нового епископ не произносил, в основном повторял тезисы, изложенные им в своей речи.

Чаров дослушал интервью до конца, выключил телевизор и повернулся к своему подчиненному.

– Что скажите, Матвей Вениаминович?

– За такое следует убивать, - мрачно произнес Матвей.

Чаров молчал, он смотрел мимо Матвея, думая о чем-то своем.

– Полчаса назад меня пригласил к себе Его Святейшество, - проговорил протоирей.
– Он возмущен случившимся до глубины души. Готовится решение Архиерейского собора об лишении его сана епископа.

– И это все?
– возмущенно спросил Матвей.